солонины – она там же, в кладовой, – и попрощаемся.
– Это с чего бы такая щедрость? – спросил он, наклонив голову к плечу.
– У меня бессонница, – честно ответила я, – а ты меня развлек. Считай это платой.
– Знаешь, хозяйка, я бродяга, но не шут гороховый, – серьезно сказал он, – и развлекать тебя не нанимался. Жаль, угощение обратно вернуть не смогу, хотя…
– Стой, прекрати немедленно! – воскликнула я, когда бродяга сунул два пальца в глотку. – Испачкаешь пол – вылизывать заставлю! Я не шучу!
– Какие уж тут шутки… – сглотнул он, увидев, как я поудобнее перехватила топорик. – Ладно, не серчай. Занесло меня малость, очень уж я гордым уродился, мне и отец с матерью так говорили…
– Забавно, мне твердили то же самое, – хмыкнула я. Фонарь давно стоял на перилах лестницы, и я переложила топорик из левой руки в правую. Ею я владею хуже, но с такого расстояния не промахнусь, приди нужда. – «Гордячка» – так меня называли и требовали смирить нрав да вести себя как подобает благородной девице.
– Вижу, не вышло, – вздохнул бродяга. – Знаешь, хозяйка… Я, пожалуй, взял бы хлеба ковригу и сыра кусок на дорогу, но не за болтовню. Может, у вас тут починить что-нибудь нужно, прибрать? Крышу на сарае перекрыть или стены выбелить? У меня руки нужным концом приставлены, от работы я не бегаю, просто… – он пожал могучими плечами, – на месте мне не сидится, а пришлым мало где рады, своих работничков хватает!
– Хозяйство у нас в порядке, – ответила я, – лишние руки не нужны. Жаль, что ты не хочешь поговорить еще, за это я бы тебе не только провизии, а и денег на дорогу дала.
– О чем ты? – нахмурился он.
Брови у него были очень густые, темные, и хоть я видела, как блестят под ними глаза, вряд ли сумела бы разобрать их цвет, даже подойдя вплотную. Разве что при свете дня, но никак не в тусклом луче фонаря.
– Расскажи мне, что творится в столице, о чем говорят, о чем сплетничают, и я щедро тебя награжу, – произнесла я, чувствуя странную дрожь внутри. – Ты же бродяга, ты должен слышать много всего, вот и перескажи мне, о чем болтают на улицах и в деревнях!
– Зачем это тебе? – помедлив, спросил он.
– Затем, что иначе мне никак этого не узнать, – сказала я, решив, что бродяге нет смысла выдавать меня, а если попробует… мне хуже не станет, а вот он вполне может лишиться головы. – Не так уж много людей пишет мне, и письма их читают. Слуги сами не высовывают носа из поместья, а с теми, что привозят припасы, мне никак не переговорить и передать с ними записку не выйдет: сами не прочтут, не сумеют, так передадут кое-кому… Крестьяне ничего не знают, да я и вижу их разве что издали… Ну а гостей и тем более чужаков здесь не бывает, ты первый незнакомец, которого я повстречала за последние три года!
Воцарилась тишина, только сверчок стрекотал где-то за печкой.
– Так ты что, в изгнании здесь, хозяйка? – вымолвил он наконец.
– А ты недурно соображаешь для простого бродяги.
– За что же тебя так? Я слыхал, знатных дам ссылают в отдаленные поместья за то, что умышляли против своих мужей, изменяли… или просто им надоели. Но ты, мне кажется, еще слишком молода для такого! А хотя… тут ведь выдают замуж очень рано… Я прав? Судя по твоему норову, благоверный и впрямь мог испугаться! Или ты ему рога наставила?
– Фу, какая пошлость! – фыркнула я. – Бери выше, бродяга. Я здесь потому, что меня обвинили в государственной измене!
– Чего?.. – выдохнул он и облился водой из кружки.
– Я злоумышляла против его величества, – с удовольствием выговорила я. – И не перестаю этого делать, только вот возможности осуществить планы у меня нет, он постарался оборвать все мои связи с внешним миром… чтоб ему провалиться!
– Хозяйка… – опасливо протянул бродяга. – А ведь за такое казнят… Я слыхал, про короля слова дурного не скажи – мигом отволокут куда надо, а там… Или на галеры, или на виселицу, смотря что болтал. А ты… говоришь такое, ссыльная, а живая… Заплатила много? Или родня у тебя знатная, спасла от виселицы-то?
– Конечно, как же без этого, – зло улыбнулась я, пользуясь тем, что он не видит моего лица. – Знатнее моей родни ни у кого в этом королевстве нет!
– Да кто же ты такая? – удивленно спросил он.
– Я – принцесса Жанна, – ответила я, и бродяга уронил-таки кружку…
После долгой паузы он сказал:
– Я уж не стану спрашивать доказательств. Не по чину мне… И так понятно: государственная измена… за такое спасибо, если не на кол посадят, а сразу голову с плеч, а ты жива-живехонька… Я пойду, а?
– Стоять! – приказала я. – Куда это ты собрался? Я, кажется, сказала, что хочу услышать, о чем говорят в столице!
– Ты-то сказала, а мне вот совсем не хочется на виселицу, – проворчал бродяга. – А ну как слуги меня застукают? Они, поди, о каждом твоем шаге
