возвращения хозяев. Здания и улицы за ними…
Он чуть не засмеялся вслух, но успел подавить смех, выдав наружу только что-то вроде «Хоп…». Ни интернированные только что, ни прежние узники вагона не обратили внимания на странное восклицание Тодтманна. Он подумал, что в столь ранний час нужно по меньшей мере крушение поезда, чтобы они обратили внимание хоть на что-нибудь. Все как обычно. И ничего в этом нет сверхъестественного.
Вопрос мелькнул и исчез. Джеремия впивал успокаивающий вид станции за окном, наслаждаясь каждой отпущенной ему секундой. Когда локомотив наконец выразил нетерпение и, поднатужившись, потащил за собой состав, Джеремия резко обернулся, чтобы в последний раз насладиться остававшимся позади, мирным пейзажем. Когда он откинулся на спинку, на устах его играла умиротворенная улыбка.
— Всего лишь птица, — довольный собой, констатировал он.
Последующие остановки прошли настолько без событий, что Джеремия даже подумал, уж не задремал ли он. Немного оживился он, лишь увидев знакомую картину Элмвудского кладбища. Он всегда считал, что кладбищу не помешало бы иметь один-два старомодных, солидного размера, склепа. Но и эта мысль мелькнула лениво и пропала. Все же два момента несколько омрачали безмятежное состояние его духа, пока поезд подходил все ближе к Чикаго и своей конечной станции — вокзалу Юнион-стейшн. Во-первых, он по-прежнему хотел бы бросить еще один взгляд на самом деле он бы глазел вечно — на эту бледную красавицу из сна. Джеремия не мог понять, как ему удалось вообразить такую совершенную женщину. Ни одна из тех, что когда-либо встречались ему в жизни, не могла, бы послужить прототипом этого эфирного величия.
Другое смущавшее Джеремию обстоятельство, возможно, существовало лишь в его воспаленном рассудке. Однако уже тот факт, что он вообще думал об этом, заставлял его усомниться в собственном душевном здоровье.
А тревожило его пустовавшее место рядом с ним. К тому времени вагон был набит битком. Это повторялось каждый рабочий день. Вокруг на каждой скамейке располагалось по два-три хмурых пассажира. В этом не было ничего удивительного, тем более что некоторые вагоны были закрыты — их открывали только на более поздние маршруты. Удивительно было другое — пустое место рядом с Джеремией, — место, мимо которого только на последней остановке прошли — и которого не заметили человек десять, а то и больше. Джеремия Мог только гадать, почёму все они предпочли пройти в другой вагон.
Параноидальная подозрительность, таящаяся в каждом человеке, задавала навязчивый вопрос; что они такого знают?
Даже самые несимпатичные пассажиры — вроде того типа с лицом язвенника, к тому Времени обрели спутников. Рядом с Джеремией не садился никто. В другое время он, пожалуй, даже порадовался бы такой удаче., но теперь у него было глубокое, страстное желание убедить себя, что он — один из них, из тех, кто скучает в офисе с девяти до пяти и с кем не случается ничего необычного. Он хотел вновь обрести свое серое существование без событий.
Еще три станции остались позади, а Джеремия по-прежнему пребывал, в одиночестве. Ворона, его назойливого спутника, не было и в помине, его призрачная мимолетная возлюбленная стала еще одной несбывшейся мечтой, о которой остается лишь вздыхать; Джеремия теснее прижался к стене в безотчетном желании сделать место рядом более привлекательным, но все равно туда никто не сел. Сейчас он наверняка знал только одно: вновь входящие просто не обращают внимания на место рядом с ним, будто оно уже занято. Что могло померещиться им на этом вытертом, выцветшем пластике? Почему его не покидало нехорошее чувство, что они видят больше, чем он?
Джеремия вытянул руку, но глаза не обманывали его — там была пустота. Он поморщился-, скрестил руки на груди и опять крепко зажмурился.
Вскоре он погрузился в пески Гипноса, бога сна. Следующее, что он помнил — это как вставали его соседи и выстраивались к выходу чередой оживших трупов. За окнами было темно. Вокруг двигались едва различимые глазом тени, похожие на души умерших, ищущих освобождения. Джеремия потянулся, он был немного озадачен: во-первых, собственным неадекватным поведением, а во-вторых, тем любопытным обстоятельством, что он действительно уснул… и тут он снова увидел ее.
Это было как мгновенное дразнящее наваждение. Он поймал на себе ее взгляд. Она выходила из вагона. Тодтманн вскочил как ошпаренный и попытался втиснуться в живую очередь, но очередь не поддавалась, и какие-то мрачные личности зашикали на него, призывая к порядку.
Джеремия всмотрелся в ползущую змеей по проходу людскую цепь, выискивая просвет. Как раз в этот момент какой-то мужчина замешкался — его портфель зацепился за металлический край сиденья — и Джеремия с тем же нахально-индифферентным лицом, что у и других, бросился вперед. За спиной у него кто-то недовольно фыркнул, но этим и ограничился.
Джеремия позволил себе легкую мимолетную улыбку… и она тут же исчезла с его губ — он споткнулся о чью-то подставленную ногу и завалился на спину стоявшего перед ним пассажира.
— Смотреть надо! - рявкнул тот, высокий, худой, с рылом вместо носа.
Тодтманн повернулся — чем вызвал еще очередную вспышку раздражения у напиравших на него сзади, — чтобы найти негодяя, который подставил ему ногу.
Все сиденья были уже пусты. Мусора на полу в проходе тоже не было. Зацепиться было
