Онъ плылъ недолго. Въхавъ въ Альбуферу, онъ увидлъ недалеко нсколько лодокъ, услышалъ крики людей, хавшихъ въ нихъ. Онъ чувствовалъ непреодолимую потребность спрятаться. Ему было стыдно, какъ человку, вдругъ очутившемуся голымъ предъ взорами постороннихъ.
Солнце причиняло ему боль; громадная поверхность озера приводила его въ ужасъ; ему хотлось укрыться въ какой-нибудь темный уголъ, никого не видть, ничего не слышать, и онъ снова бросился въ тростники.
Онъ проплылъ недалеко. Носъ лодки вдругъ застрялъ въ тростник и несчастный, бросивъ шестъ, упалъ плашмя, охвативъ голову руками. Птицы надолго замолкли, замеръ шумъ въ тростникахъ, словно жизнь, скрытая вь нихъ, онмла отъ ужаса предъ этимъ дикимъ ревомъ и судорожными рыданіями, напоминавшими предсмертное хрипніе.
Несчастный рыдалъ. Съ тхъ поръ, какъ онъ вышелъ изъ своего оцпеннія, длавшаго его совершенно безчувственнымъ, преступленіе стояло передъ нимъ, какъ будто онъ только что совершилъ его. Какъ разъ въ тотъ моментъ, когда казалось, онъ навсегда забудетъ о своемъ злодяніи, какая-то роковая сила снова вызвала его, снова показала его ему, да еще въ какомъ ужасномъ вид!…
Угрызенія совсти пробудили въ немъ родительскій инстинктъ, умершій въ ту роковую ночь. Объятый ужасомъ, онъ видлъ свое преступленіе во всей его жестокости. Это тло, брошенное на съденіе гадамъ озера, было его собственною плотью, эти пеленки, въ которыхъ жили черви и піявки, были плодомъ его ненасытной страсти, его любовныхъ восторговъ въ безмолвіи столькихъ ночей.
Ничто не смягчало его страшнаго преступленія. Онъ не могъ уже подыскать оправданій для своего существованія. Онъ негодяй, недостойный жизни. Сухая втвь отъ дерева Г_о_л_у_б_е_й, всегда прямого и сильнаго, грубаго и дикаго, но здороваго въ своей нелюдимости. Дурная втвь должна исчезнутъ.
Его ддъ имлъ полное основаніе презирать его. Отецъ, его бдный отецъ, котораго онъ считалъ теперь великимъ святымъ, имлъ полное основаніе оттолкнуть его отъ себя, какъ гнилой отпрыскгь. Несчастная П_о_д_к_и_д_ы_ш_ъ, несмотря на свое позорное происхожденіе, имла большее право считать себя дочерью Г_о_л_у_б_я, чмъ онъ себя его сыномъ.
Что онъ сдлалъ въ теченіе своей жизни. Ничего! Вся его воля была направлена лишь къ тому; чтобы избгать труда. Несчастный П_і_а_в_к_а, несомннно, былъ лучше его; одинъ на бломъ свт, безъ семьи, безъ потребноетей, вчный бродяга, онъ могъ жить безъ дла, кахъ беззаботная птица. А онъ, обуреваемый безпредльными желаніями, эгоистически уклоняясь отъ обязанностей, захотлъ быть богатымъ, жить не работая, и для этого избралъ извилистый путь, пренебрегая добраыми совтами отца, предвидвшаго опасность. Недостойная лность привела его къ преступленію.
То, что сдлалъ онъ, приводило его въ ужасъ. Пробудившаяся совсть отца мучила. его, но его терзала боле глубокая, боле кровоточивая рана. Мужская гордость, желаніе быть сильнымъ, властвовать надъ людьми своею смлостью, заставляли его выносить жесточайшія муки. Онъ предвидлъ наказаніе, каторгу, и кто знаетъ, можетъ быть, даже эшафотъ, послдній апоеозъ человка-звря. Онъ готовъ былъ принять все это, но заі дянія, достойныя сильнаго человка, за ссору, за убійство въ борьб, когда обагряютъ руки въ крови по самые локти съ дикимъ безуміемъ человка, превратившагося въ звря. Но убить новорожденнаго ребенка, у котораго не было никакой зашиты, кром плача? Сознаться передъ всмъ міромъ, что онъ, надменный храбрецъ, старый солдатъ, чтобы стать злодемъ, отважился только убить беззащитнаго ребенка – своего собственнаго сына!
И слезы безудержно лились по лицу его и больше, чмъ отъ угрызеній совсти, онъ страдалъ отъ стыда за свою трусость, отъ презрнія къ своей низости.
Среди мрака его мыслей, свтлой точкой блеснула нкоторая вра въ себя. Онъ не такъ уже дуренъ. Въ немъ течетъ добрая кровь его отца. Его преступленіемъ былъ эгоизмъ, слабоволіе, боязнь борьбы за сушествоваініе. Истинно злой была Нелета, это высшая сила, опутавшая его, этотъ желзный эгоизмъ, подчинившій его себ, окутавшій его, словно плотно облегающая тло одежда. Ахъ! Если бы онъ никогда не зналъ ея! Если бы онъ, вернувшись изъ странъ далекихъ, не встртилъ глубокаго пристальнаго взгляда этихъ зеленыхъ глазъ, казалось, говоривщихъ: 'возьми меня; я богата; я осуществила мечту моей жизни; теперь только тебя не достаетъ мн…'
Она соблазнила его, столкнувъ во мракъ. Эгоистичная и жадная – она воспользовалась его любовью и довела его до преступленія.
Чтобы сберечь нсколько крохъ своего благосостоянія, она не задумалась ни на минуту и бросила родное дитя, а онъ, слпой рабъ, осуществилъ ея замыселъ, уничтоживъ свою собственную плоть.
Какимъ жалкимъ представлялось ему его собственное существованіе! Древнее преданіе о Санч смутно пронеслось въ его памяти, эта легенда о зм, съ давнихъ временъ передававшаяся изъ поколнія въ поколніе среди жителей береговъ озера. Онъ былъ похожъ на пастуха легенды. Онъ ласкалъ змйку, когда она была еще маленькой, кормилъ ее, согрлъ ее тепломъ своего тла; вернувшись съ войны, онъ съ изумленіемъ нашелъ ее выросшей, похорошвшей, а она нжно обвилась вокругъ него и въ роковыхъ ея объятьяхъ онъ нашелъ смерть.
Его змя жила въ деревн, какъ змя пастуха въ дикомъ лсу. Эта Санча изъ Пальмара, сидя въ трактир, задушила его безжалостными кольцами преступленія.
Ему не хотлось возвращаться въ міръ. Онъ не могъ жить среди людей; не могъ смотрть на нихъ; ему повсюду будетъ мерещиться уродливая, распухшая чудовищная голова съ глубокими глазными впадинами, разъденными червями. И при одной мысли о Нелеткровавой дымкой застилались его глаза, и, среди мукъ раскаянія, поднималось преступное желаніе, безумная жажда убить такъ же и ту, которую теперь онъ считалъ своимъ неумолимымъ врагомъ… Но зачмъ это новое преступленіе?
Среди этого уединенія, вдали отъ взоровъ людскихъ, онъ чувствовалъ себя лучше и здсь хотлъ бы успокоиться на вки.
Къ тому же въ глубин души его, со всею силою эгоизма, главной страсти его существа, поднялся всепоглощающій страхъ. Можетъ быть, сейчасъ новость о страшномъ происшествіи распространилась уже въ Пальмар. Ддъ его будетъ молчать, но тотъ посторонній, прибывшій изъ города, не иметь никакого основанія хранить молчаніе.
Его найдутъ, уличатъ, явятся лакированныя трехуголки изъ уэрты Русафы: онъ не вынесетъ ихъ взглядовъ, не сможетъ солгать; онъ признается въ своемъ преступленіи, и его труженикъ отецъ, съ своей чистой душой, умретъ отъ стыда. Но даже, если удастся ложью спасти свою голову, какая ему польза? Вернуться снова въ руки Нелеты, чтобы она опять обвила и задушила его въ своихъ зминыхъ объятьяхъ?… Нтъ! Все кончено! Да, онъ дурная втвь, и она должна упасть. Нтъ смысла продолжать висть мертвой вткой на дерев, парализуя его жизнь.
Онъ пересталъ плакать. Наивысшимъ напряженіемъ воли, онъ вышелъ изъ своего мрачнаго оцпеннія.
Ружье С_а_х_а_р_а лежало на носу лодки. Поднявъ его, Тонетъ посмотрлъ на него съ ироніей! Какъ бы расхохотался трактирщикъ, если бы видлъ его! Въ первый разъ паразитъ, разжирвшій въ его дом, хочетъ употребить взятую у него вещь для настоящаго дла. Съ спокойствіемъ автомата онъ снялъ обувь, далеко отбросивъ сапоги, взвелъ оба курка, разстегнулъ блузу и рубашку, наклонился надъ ружьемъ и уперся голой грудью въ его два ствола.
Босая нога тихонько опустилась вдоль приклада, ища собачку, и отъ двойнаго выстрла тростникъ содрогнулся такъ, что со всхъ сторонъ поднялись птицы, уносясь въ безумйомъ страх…
Дядюшка Г_о_л_у_б_ь вернулся только поздно вечеромъ.
Онъ простился съ своимъ охотникомъ въ Салер, потому что послдній сгоралъ желаніемъ вернуться въ городъ, клянясь, что никогда не ступитъ ногою въ эти мста. Въ два путешествія два такихъ несчастъя! Альбуфера встрчаетъ его одними только сюрпризами. Отъ послдняго онъ наврно заболетъ. Мирный гражданинъ, отецъ многочисленнаго семейства, не могъ отдлаться отъ воспоминаній о страшной находк. Несомннно, тотчасъ же по возвращеніи, ему придется лечь въ постель подъ предлогомъ внезапнаго нездоровья. Происшествіе глубоко потрясло его.
Тотъ же охотникъ посовтовалъ дядюшк Г_о_л_у_б_ю абоолютное молчаніе. Ни одного слова на эту тему! Они ничего не видли! Онъ долженъ посовтовать молчать и своему бдному внуку, который, повидимому, бжалъ подъ вліяніемъ этого страшнаго впечатлнія. Озеро снова поглотило эту тайну и было бы очень наивно
