обращение с ними затруднительным – по достаточно обоснованным оценкам Амадора де лос-Риоса, к концу тринадцатого века в Кастилии их проживало около миллиона.
Своей солидарностью они сформировали – как делали везде – империю внутри империи, свое собственное государство внутри государства; у них был свой язык и свои обычаи: они руководствовались собственными законами, за соблюдением которых следили раввины; они столь неотступно следовали правилам своей религии, что отдых в субботу стал даже общепринятым в Кастилии. Так они создали для себя в чужой стране подобие собственной родины.
Время от времени их беспокоили отдельными местными преследованиями, но в основном к ним относились с терпимостью и предоставляли свободу вероисповедания, которой несчастные разгромленные альбигойцы по ту сторону Пиренейских гор вполне могли позавидовать. Дело в том, что церковь, которая к тому времени уже учредила инквизицию, была очень далека – по причинам, которые будут изложены в следующей главе, – от раздувания каких бы то ни было преследований сынов израилевых. Так, Гонорий III, продолжавший политику Иннокентия III по искоренению ереси в Южной Франции и прочих местах, подтвердил (7 ноября 1217 года) привилегии, предоставленные евреям его предшественниками на троне Святого Петра. Привилегии состояли в том, что еврей не обязан был принимать крещение; если же он чувствовал склонность к христианской вере, то принимал ее с любовью и по доброй воле: к его практикам и религиозным церемониям христианам следовало относиться с уважением; побои или забрасывание камнями еврея запрещались и подлежали наказанию; еврейские кладбища объявлялись неприкосновенными.
А когда король Фердинанд III, впоследствии канонизированный, вырвал Севилью у мавров (в 1224 году), он подарил один из лучших районов города евреям и передал им на содержание четыре мечети, чтобы они могли переделать их в синагоги.
Единственное ограничение, наложенное на них законом, состояло в том, что они под страхом смерти обязаны были воздерживаться от попыток обратить в свою веру христиан и должны были с уважением относиться к христианской религии.
То были мирные, счастливые дни процветания евреев в Испании. Их способности были всеми признаны, и они заняли многие влиятельные посты в правительстве. Финансы королевства оказались под их контролем, и Кастилия благоденствовала при их умелом управлении коммерцией. Альфонсо VIII, в царствование которого, как подсчитали, в одном Толедо проживало двадцать тысяч евреев, доверил еврею пост своего казначея и не счел ниже своего достоинства взять в любовницы еврейку – маленький любопытный факт в связи с законом, который вскоре был обнародован.
Едва ли меньшими, чем вклад в национальную экономику, оказались заслуги евреев в науке, искусстве и литературе. Они особенно преуспели в медицине и химии, и самыми искусными врачами и хирургами средневековья были люди именно этой национальности.
Но в середине тринадцатого века произошла катастрофа: внешняя гармония, такими трудами налаженная, разрушилась под напором вырвавшихся наружу истинных чувств, которые никогда не утихали втуне. В значительной мере евреи были сами повинны и этом. Введенные в заблуждение религиозной свободой, разрешенной им за их достоинства и за обеспеченное их трудами процветание страны, они не почувствовали, что накопленные ими богатства таили в себе угрозу.
Ободренные оказываемым им уважением, евреи допустили ошибку, ослабив поводья восточного пристрастия к пышности: окружили себя роскошью и позволили себе выставить на всеобщее обозрение блеск своих одеяний и экипажей, чем обнаружили богатство, относительно незаметно накопленное в течение нескольких поколений.
Если бы они ограничились демонстрацией роскоши исключительно в своей среде, все могло бы еще закончиться хорошо. Но, начав жить по-королевски, они перенимали и королевские привычки, становились высокомерными и надменными. Они позволили своему презрению к менее богатым христианам проявиться в пренебрежительном обращении с ними, а беспрепятственность в этом привела к следующему шагу в злоупотреблении дарованными им привилегиями.
Их богатство вызывало зависть – самую опасную и пагубную из страстей, населяющих человеческое сердце, а высокомерное и бесцеремонное поведение побудило эту зависть к действию.
Возникли вопросы относительно источников их богатства, и против евреев выдвинули обвинение в том, что их ростовщическая деятельность разорила многих христиан, к которым они теперь смели относиться с презрением. Хотя ростовщичество не запрещалось и допустимая прибыль могла достигать по закону сорока процентов, вспомнили вдруг, что его во все времена однозначно осуждала церковь – а под словом «ростовщичество» церковь понимала всякую, даже незначительную, прибыль, извлекаемую из выдачи денег в долг.
Фанатизм начал пробуждаться от своей дремоты и некоторое время спустя, пришпоренный жадностью, набрался сил и поднял свою страшную голову. Общественный настрой против израильтян усилился еще из-за того, что они практически полностью контролировали ненавистный во все времена аппарат по сбору налогов.
Со стороны простого народа посыпались многочисленные угрозы. О евреях широко распространились злые сплетни, и среди описаний различных ритуальных мерзостей важное место занимали обвинения в приношении человеческих жертв.
Имелись ли какие-нибудь реальные основания для подобного обвинения – это одна из исторических тайн, в которых ученым не удалось разобраться. С одной стороны, невозможно собрать достаточно сведений, чтобы доказать хотя бы одно-единственное из множества выдвинутых обвинений: тогда как, с другой стороны, учитывая постоянство, с которым такие обвинения возникали в разных странах и в разные эпохи, опрометчиво отклонять их как беспочвенные.
Первое официальное упоминание об этом обнаружено в кодексе, известном под названием «Partidas», провозглашенном Альфонсом XI (1256-1263), который содержит следующий пункт:
«Поскольку мы прослышали, что в некоторых местах евреи в страстную пятницу насмеялись над поминовением крестных мук Господа нашего Иисуса Христа, выкрав мальчиков и распяв их или сделав восковые изображения и распяв их, когда мальчиков не удалось заполучить, мы повелеваем известить, что с этих пор в любой части нашего королевства при совершении подобных деяний все те, чья причастность к этим поступкам подтвердится, должны быть арестованы и предстать перед королем. И коли он удостоверится в истинности обвинения, он предаст смерти всех, сколько бы их ни оказалось».
Льоренте приводит четыре конкретных примера ритуальных убийств, которые он посчитал возможным признать достоверными.
В 1250 году евреи распяли мальчика по имени Доминго де Валь из церковного хора церкви митрополита Сарагосского. Впоследствии Доминго де Валь был канонизирован и почитается в Сарагосе как мученик.
В 1452 году мальчик распят евреями в Вадьядолиде.
В 1454 году распяли мальчика из поместья маркиза Альмарского, что возле Саморы. После этого его сердце было сожжено, а тело съедено с вином присутствовавшими на церемонии евреями. Останки впоследствии были найдены собакой, и это позволило арестовать преступников и осудить их.
В 1468 году в Сепульведе, что в епископстве Сеговии, мальчика похитили во вторник страстной недели, а в страстную пятницу он был увенчан терновым венком, бит кнутом и, в конце концов, распят. Епископ, дон Хуан Ариас, получив сведения об этом преступлении, назначил расследование, приведшее к аресту нескольких человек, которые после доказательства их виновности были казнены.
Льоренте указывает на источник третьего и четвертого случаев – «Fortalicium Fidei» Эспины, но это отнюдь не тот источник, который можно было бы считать бесспорным. Что касается второго случая, то он вообще не упоминает об источнике, а для получения более полных сведений о первом отсылает читателей к «Historia de Santo Domingo de Val», являющейся источником не более авторитетным, чем остальные работы подобного уровня. Но канонизация этой жертвы будоражит мысль, ибо не в обыкновении римской церкви принимать в подобных делах необоснованные решения, не имея необходимых свидетельств. Если даже предположить, что эта история вымышлена, надо еще доказать мотивы канонизации. Единственным возможным мотивом могло служить желание найти повод для преследования евреев. Но, как уже указывалось – и это вскоре станет совершенно очевидным,- в намерения римской Церкви никогда не входило заниматься такими преследованиями или подстрекать к ним.
Общеизвестно, что практика человеческих жертвоприношений чрезвычайно стара и что в разных формах она присутствовала во многих весьма отличных друг от друга культах. Самый ранний исторический пример заклания человеческой жертвы евреями, по-видимому, тот, на который ссылается Фрейзер44 , взявший его из «Historica Ecclesiastica» Сократеса. Схолиаст45 рассказывает, как в 416 году в Сирии компания евреев во время своих празднеств решила надсмеяться над христианами и Христом. В приступе религиозной ярости они схватили мальчика, прибили его гвоздями к кресту и установили крест в вертикальном положении. Вмешавшиеся власти заставили евреев дорого заплатить за преступление.
Амадор де лос-Риос, говоря о распространенности этого обвинения против испанских евреев в тринадцатом веке, ссылается на чрезвычайно драматическое повествование поэмы «Milagros de Nuestra Senora» Гонсало де Берсео. В то же время, он не утверждает, что баллада создана на основе какого-то реального события. Он лишь намекает, что такое могло произойти в действительности, не решаясь однозначно признать или не признать утверждения о ритуальных умерщвлениях.
Из доказательных аргументов, выдвинутых в связи с этим Фрейзером и Уэйдландом, следует, что в каждом случае христиане заблуждались, полагая, что совершаемые на праздник Пурим распятия человеческих существ или кукол производились в насмешку над крестными муками Спасителя. Происхождение этих ритуалов гораздо более древнее и проистекает из религиозных обычаев вавилонцев, заимствованных евреями во время пребывания в плену.
Какой бы ни оказалась истина в деле о ритуальных умерщвлениях, несомненно то, что эти слухи старательно распространялись, чтобы настроить общественное сознание против евреев.
Фанатичные монахи, игнорируя папское предписание о терпеливости и терпимости по отношению к сынам израилевым, исходили Кастилию вдоль и поперек, проповедуя о коварстве и беззакониях евреев и о гневе божьем, что падет на страну, давшую им приют. Так подстрекаемые и узревшие личную выгоду в этом деле верующие поднялись на борьбу, чтобы уничтожить целый народ. Избиения и грабежи стали неизбежным результатом, хотя власти проворно вмешались, подавили проявления фанатизма и не оставили безнаказанными виновных.
Но когда в 1342 году Европу охватила «черная смерть», доминиканцы и другие монахи возобновили свои публичные нападки на евреев и заставили людей поверить, что именно евреи повинны в распространении бубонной чумы, нанесшей огромный урон стране. В Германии их безжалостно поставили перед выбором между смертью и крещением, и они несли страшные потери, пока за них не вступился папа Клемент VI. Он попросил императора остановить своих палачей. Увидев, что в роли адвоката добиться цели не удалось, папа принялся метать молнии отлучения от церкви во всех, кто продолжал преследовать евреев.
Убоявшись этой угрозы, правоверные католики прекратили резню, а подстрекающие голоса умолкли.
