Следует уяснить, что до сих пор инквизиция, уже в течение трех столетий активно действовавшая в Италии и Южной Франции, не добралась до Кастилии. Даже в 1474 году, когда папа Сикст IV повелел доминиканцам организовать инквизицию в Испании, в связи с чем были назначены инквизиторы в Арагоне, Валенсии, Каталонии и Наварре, не возникло необходимости в подобном учреждении в Кастилии: там невозможно было обнаружить ересь ни в каком ее проявлении. Судебные разбирательства преступлений против веры, коли таковые случались, проводились епископами, имевшими все полномочия для этого. Поскольку такие преступления были редкими, специальный трибунал не требовался и папа не проявлял настойчивости, хотя ему присуще было желание повсюду утвердить инквизицию.
Конечно, на Пиренейском полуострове проживало немало иудеев, а также мусульман. Но они не попадали под юрисдикцию какого-либо церковного ведомства. Инквизиция тоже не могла отнести их к своей компетенции, ибо они не предпринимали действий против католической веры.
Здесь уместно затронуть вопрос об одной особенности устройства инквизиции, которая внешне была облачена в тогу справедливости.
Что бы ни свершалось в ходе отдельных или массовых репрессий, что бы ни творили обезумевшие толпы при подстрекательстве рыскающих фанатичных проповедников, преуспевших в насаждении яростного, слепого фанатизма, какой они взрастили в собственных душах, официально церковь – это надо твердо уяснить – не возбуждала и не санкционировала преследований тех, кто рожден был в иной религии, которая сама по себе не являлась ересью с ее точки зрения. Трибунал инквизиции учреждался – и действовал – единственно для того, чтобы разобраться с теми, кто отделился либо покинул ряды римской церкви, подобно тому, как армия поступает с дезертировавшими солдатами.
Фанатичные, духовно ограниченные и безжалостные в своей нетерпимости, инквизиторы тем не менее предъявляли обвинения только отступникам и изменникам веры, защиту чистоты и непорочности которой они избрали своей миссией.
Если церковь подавляла свободу совести, если она душила рационализм и сминала независимость мышления, она проделывала это лишь в тех случаях, когда дело касалось ее собственных детей – тех, кто рожден был в католической вере или принял ее при обращении. Теми, кто родился в другой независимой религии, она не интересовались. Иудеям, мусульманам, буддистам, язычникам или дикарям Нового Света, который был открыт некоторое время спустя, она предоставляла полную религиозную свободу.
Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с указами того же Гонория III о защите прав иудеев и Клемента VI, грозившего притеснителям последних отлучением, или действиями папы и архиепископа в отношении поджигательских выступлений Эрнандо Мартинеса. Достаточно учесть, что, когда иудеев изгнали из Испании – как увидим, так вскоре и случилось, – они нашли убежище в самом Риме, где были доброжелательно приняты папой Александром VI (Родриго Борджа), что само по себе является одним из необычных парадоксов в истории церкви.
А если и этого недостаточно, уделим некоторое внимание неприкосновенности и относительному миру, обретенному иудеями, жившими непосредственно в Риме, в отведенном них районе Трастевере.
Они были полноправной частью общества в папском городе. На торжественной процессии, посвященной коронации, каждый папа останавливался возле Кампо-дей-Фьори, чтобы принять делегацию иудеев, которая под предводительством раввина подходила выразить почтение церковному монарху – подобно тому, как их предки воздавали почести императору.
Наместнику Христа раввин предлагал свитки Пятикнижия, обшитые богатой тканью. Папа принимал их в знак уважения к написанным там законам, а затем откладывал в сторону, показывая, что теперь эти законы принадлежат прошлому. Раввин забирал обратно свое священное писание и удалялся со своим эскортом, обычно сопровождаемый насмешками, оскорблениями и бранью со стороны римского населения (что вовсе не сказывалось на гражданских правах иудеев).
Итак, должно быть понятно, что учреждение инквизиции в Испании не ставило своей целью преследования иудеев или евреев вообще. Понимая этот термин исключительно в его религиозном смысле, мы не можем отнести его на счет евреев, верных своим законам Моисеевым. Он относится исключительно к отступникам – тем из евреев, кто в результате обращения принял христианство. Последующей реиудеизацией, то есть тайным возвращением к религии своих отцов (от которой «новые христиане» отказались лишь по материальным соображениям), они поставили себя в число тех, кем занимается инквизиция.
Нельзя отрицать, что многие из принявших крещение против своей воли, ради сохранения собственной жизни, когда ярость христианской толпы обрушилась на их головы, в сердце оставались иудеями, продолжая втайне отправлять иудейские обряды, возвращаясь в лоно израилево к своим оставленным собратьям. Других, напротив, принятие крещения побудило искренне соблюдать закон христианства, которому они обещали следовать. Тем не менее, многие из иудейских обрядов стали для них обыкновением: неприятие – почти наследственное – некоторых видов пищи, обычай соблюдения праздничных дней и внутрисемейных правил, составляющих неотъемлемую часть образа жизни иудеев. Эти обычаи так глубоко вросли в них, что невозможно было вырвать их с корнем при первой же попытке. Требовалось время, чтобы люди смогли приладиться к христианским обычаям; могли понадобиться два или три поколения, прежде чем семьи окончательно свыкнутся с новыми правилами быта, а старые изгладятся из их памяти. Если бы те, кто требовал у монархов введения инквизиции в Кастилии, или сами монархи поняли это и проявили необходимое терпение, Испания смогла бы избежать бедствий, истощивших силу и разум ее детей, ибо в данном случае упадок наступил быстро и начисто смел остатки высоких достижений.
Отталкивающее мнение об инквизиции во всем мире не может сравниться с памятью, оставленной ею о себе в Испании.
Еще во время первого приезда Изабеллы в Севилью – об этой карательной поездке уже упоминалось – ей было впервые предложено учредить Святую палату в Испании. В это время король пребывал в Эстремадуре, занятый укреплением границ с Португалией.
Предложение исходило от Алонсо де Охеды, настоятеля доминиканского монастыря в Севилье – человека, пользовавшегося огромным уважением и репутацией святого.
Видя усердие Изабеллы в стремлении восстановить порядок в стране, Охеда убеждал ее не оставлять без внимания угрожающее распространение мерзкого иудейского движения. Он доказывал, что в основе многих обращений евреев в христианскую веру лежало притворство, и жаловался – с определенной долей справедливости, – что эти люди насмехались над Святой церковью, оскверняли ее таинства и совершали отватительное кощунство своим лицемерным принятием христианской веры. Настоятель убеждал, что заслуживают суровой кары не только опустошения, производимые иудеями в рядах более праведных «новых христиан», но и новообращения в свою веру, которые они до сей поры пытаются проводить среди старых христиан.
Чтобы осуществить необходимую чистку, он умолял королеву учредить в Кастилии инквизицию.
На набожную женщину его аргументы, безусловно, производили сильное впечатление. Но набожность королевы, какой бы сильной она ни была, не толкнула ее на меры, затребованные духовным наставником. Уравновешенный и трезвый ум ее оставался абсолютно неподвластным фанатизму. Изабелла понимала, что предпринять какие-то шаги необходимо; но, вместе с тем, не одобряла фанатизма, который дохновлял стоявшего перед ней монаха, и сознавала, что этот фанатизм неизбежно и явно преувеличивает причиняемый ущерб.
Она была осведомлена также и о чрезвычайно недоброжелательном отношении к «новым христианам». Новообращенные могли бы отвести религиозную враждебность христиан, но глубоко укоренившаяся национальная непримиримость оставалась; более того – ее разжигала зависть к успехам «новых христиан». Энергичность и сообразительность, присущие евреям, способствовали, как это бывало и раньше, их уничтожению. Не было такой высокой должности, на которой не находился бы один из «новых христиан»; не было ни одной управленческой службы, где они не превосходили бы числом старых христиан – чистокровных кастильцев.
Такое положение дел было известно королеве, ибо ее саму окружали обращенные и потомки обращенных. Несколько ее советников, три секретаря – одним из которых был хроникер Пулгар – и даже казначей были «новыми христианами» (
Этих людей Изабелла хорошо знала и уважала. Судя о «новых христианах» в основном по своему ближайшему окружению, она, естественно, не приняла всерьез обвинения Охеды, понимая природу этих нападок и учитывая неискоренимую озлобленность общества против евреев, силу предубеждений, которые распространялись и на «новых христиан» в такой степени, что их называли обычно иудеями; поэтому зачастую в хрониках тех времен трудно определить, каких именно евреев автор имеет в виду.
Мы уже отмечали, – что, несмотря на обращение, национальная вражда сохранилась. Позиции христианина по отношению к еврею не претерпела изменений за сотню лет, минувшую с тех пор, когда при подстрекательствах архидьякона из Эсихи толпа взбесилась и устроила резню евреев, которые для нее всегда оставались потомками тех, кто распял Христа.
На Пиренейском полуострове отзвуки такого отношения сохранились до наших дней. В словаре португальских низов и даже в среде людей относительно образованных нет эпитета «жестокий». «Еврей» – вот слово, заменяющее его, и в качестве фразы, пресекающей жестокость человека или животного, используется выражение «Не будь евреем!» (Nao seja judeu!).
Наиболее точное представление о распространенном тогда отношении к евреям дает отрывок из Берналдеса, посвященный их образу жизни и обычаям. Берналдес был священником, то есть в достаточной мере образованным человеком, о чем свидетельствуют и его труды. Тем не менее, содержание этого отрывка до нелепого глупо и до отвратительного злобно. Оно могло быть порождено лишь рассудком, в котором фанатизм разрушил всякое чувство меры.
Единственной исторической ценностью этого пассажа является тот прискорбный факт, что его можно признать верным отражением предрассудков, господствовавших в дни Изабеллы. Он гласит:
«Еретики и евреи всегда отвергали христианские доктрины и всегда сторонились христианских обычаев. Они – знатные пропойцы и обжоры, никогда не порывавшие с иудейским обыкновением есть лук и чеснок, обжаренные на растительном масле, и мясо, тушенное на растительном же масле, которым они заменяют топленое свиное сало. А мясо с растительным маслом – это блюдо, обладающее столь дурным и стойким запахом, что их дома и подъезды гнусно воняют этой гадостью; и от них самих исходит противный запах из-за такой пиши и из-за того, что они некрещеные. Хотя некоторые из них приняли крещение, добродетель крещения не приносит плодов из-за их приверженности прежней вере и прежним обычаям, и потому новые христиане воняют подобно прочим евреям. Они не станут есть свинину, если не будут к этому принуждены силой…
