Немцы были еще на расстоянии нескольких десятков метров, когда партизаны услышали ненавистную гортанную речь. Вероятно, это был авангард фашистов.
Кен решил больше не ждать. Вскочил и со всего размаха бросил гранату в гущу немцев. Голоса смолкли. На секунду все замерло. Слышно было, как стучат от волнения сердца.
Здзих вначале услышал грохот, а спустя минуту чей-то пронзительный крик, который вскоре затих.
На хаты посыпался град пуль. Немцы не могли понять, где расположился противник и какова его численность. Стреляли в каждый плетень, в каждую постройку, в каждый куст, за которым им мерещились партизаны. Чубчик, Володя и Кароль отвечали короткими автоматными очередями. Однако кольцо постепенно сжималось. Выход был только один. Кен выхватил из-за пояса последнюю гранату и жестом увлек за собой партизан.
— Вперед, ребята!
— Вперед!
— Ура!
Здзих поднялся вслед за Кеном. Возле дерева, за которым спрятались немцы, поднялось облако пыли. Раздался грохот.
Не успели немцы опомниться, как ребята пробежали несколько шагов. Впереди виднелась крутая возвышенность, покрытая зеленью свекольной листвы, — единственный путь отступления.
Кен жестом показал направление отхода:
— Бегом… — и вдруг почувствовал сильный удар в грудь. Схватился рукой за сердце, словно хотел вырвать жар, который невыносимо жег его. Земля поплыла у него под ногами, глаза заволокло туманом. Некоторое время он еще видел знакомые глаза доктора Кароля. Тот что-то говорил, но Кен уже не мог разобрать слов.
— Кен, Кен, что с тобой? — повторял Кароль, нервными движениями разрывая на нем рубаху, которая покрылась огромными пятнами крови.
Несколько пуль просвистело возле Кароля. Через брешь, проделанную гранатой Кена в рядах противника, прорвались несколько партизан. Они уже карабкались по склону пригорка в направлении свекольного поля. Кароль опустился на одно колено. Автомат подрагивал в его руке. Он, не отрываясь, смотрел на тени немцев, припавших к земле.
Здзих, отстреливаясь, показывал Каролю дорогу к лесу. Лицо его пылало, глаза лихорадочно блестели. Он был последним, кто прикрывал отход. Бросил взгляд на пригорок. Несколько человек уже достигли леса. Сердце радостно забилось в груди. Значит, спасение возможно! Лишь бы ребята отошли как можно дальше!
Немцы были уверены, что эти двое не вырвутся из их рук. Они осторожно подкрадывались к ним, намереваясь взять партизан живыми. На автоматные очереди немцев Здзих отвечал одиночными выстрелами. Он то и дело косился на гранату, боясь потерять ее. Это было бы невосполнимой потерей.
Выстрелы звучали все реже и реже. Немцы, преградив им путь к отступлению, приближались все ближе к Здзиху и Каролю.
— Хенде хох! Хенде хох!
Здзих не спеша, как на учениях, зарядил винтовку. Он остался один. Раненый Кароль лежал рядом.
Непонятно почему, но ему вдруг вспомнился давнишний разговор с отцом.
«Что такое великие дела?»
«Это те, за которые борются всю жизнь».
«До самой смерти?»
«До самой смерти».
«Вся жизнь» Здзиха — это семнадцать лет.
Сколько времени длится этот бой? Минуту? Две? Пять? Остальные товарищи уже в лесу.
Здзих сунул руку в карман. Да, теперь винтовка уже не нужна. Немцы, уверенные в успехе, шли почти во весь рост.
Здзих держал гранату наготове. Вскоре немцы остановились, напуганные его спокойствием и упорством.
— Вперед! — заорал на них сзади офицер.
Здзих бросил последний взгляд на лежащего Кароля. Ему показалось, что раненый, поняв его намерение, с благодарностью улыбнулся ему. Здзих освободил палец, послышался сухой щелчок — последний отзвук этого мира.
Затем все исчезло. Он не слышал испуганных воплей неосмотрительно высунувшихся вперед гитлеровцев.
Здзих лежал на земле лицом к солнцу. Когда немцы подбежали к нему, тело его еще не успело остыть.
Богусь
Лёлек был, однако, прав. Юрека действительно перевели в отряд Вереска, где он встретился со своими старыми товарищами из Островца. Теперь, когда отряд Олека уходил за Вислу за оружием, ему было жаль расставаться с советскими партизанами.
Прощаясь, Василь приподнял рукой его подбородок и заглянул в глаза:
— Прощай, Юрек, прощай, сынок! — и по-отцовски расцеловал парнишку.
Минуту спустя Юрек уже видел, как «его» отряд углублялся в лесную чащу. На краю поляны Василь остановился, помахал ему издали рукой и побежал догонять остальных.
Юрека охватило какое-то странное чувство. Еще недавно, когда по приказу командира его перебросили к русским, ему казалось, что он будет здесь чужим. Теперь, после расставания, он больно ощущал их отсутствие.
Наступили тяжелые дни. Советская Армия, стоявшая на Западном Буге, должна была вскоре перейти в наступление. Они знали об этом из поступавших к ним газет, догадывались по нервозным, лихорадочным приготовлениям оккупантов.
Во многих населенных пунктах были усилены гарнизоны гитлеровцев, все чаще проводились карательные операции. По дорогам тянулись колонны войск, дымились деревни, содрогался от грохота выстрелов лес.
Немцы, готовясь к отступлению, хотели иметь надежные тылы.
Юрек все еще не верил в гибель Здзиха. В смерть близких трудно поверить, если узнаешь об этом от других.
И Здзих, и Юрек были в том возрасте, когда кажется, что вся жизнь еще впереди. Поэтому Юрек никак не мог поверить, что нет больше Здзиха, который, как ему представлялось, больше всех имел право на жизнь.
У партизан не хватает времени на раздумья о смерти. Горсть земли, веточка пихты заменяют им похоронные речи. Впрочем, никто и не собирался их произносить. Самые возвышенные слова показались бы в эту минуту неуместными. На партизанских тропах вырастали все новые и новые могилы. Борьба обострялась. На усилившиеся карательные акции оккупантов Армия Людова ответила рядом смелых операций. В течение десяти дней июня на железной дороге Радом — Демблин было пущено под откос пять немецких воинских эшелонов, сожжен мост на линии Островец — Стараховице, взорваны железнодорожные пути на участке Островец — Кунув, участились случаи саботажа на металлургических заводах, фабриках, предприятиях. Келецкая земля горела под ногами захватчиков. Они все время чувствовали здесь себя в опасности.
На дорогах, ведущих в лес, появились таблички, предупреждающие о возможности нападения партизан.
Секретные, тщательно замаскированные объекты оккупантов подвергались налетам советской авиации, что страшно пугало фашистов. Руководитель немецкой администрации Радомского округа майор Кундт на совещании, состоявшемся 7 июня 1944 года, не скрывая своего раздражения, заявил: «В последнее время террористические группы заметно активизировали свою деятельность, нападая на наших солдат и офицеров и стремясь парализовать наши коммуникации, прежде всего ведущие на восток. Кстати, островецкая железная дорога из-за диверсий партизан постоянно бездействует».
Для участников совещания это не было новостью. Каждый из них мог привести множество подобных примеров. Особенно пугало то, о чем упоминал в своем выступлении статс-секретарь генерал-губернаторства Кеппе: «Лесные отряды — это глаза и уши командования противника. Были случаи, когда уже через сорок восемь часов в Москву по радио передавались сведения о передвижениях наших частей на Восточном фронте».
Начальник СС и полиции Радомского округа Бёттхер, когда его обвиняли в мягкотелости по отношению к полякам, оправдывался обычно тем, что он и его предшественники Кацман и Оберг сделали довольно много, чтобы запугать местное население. Еще в марте и апреле 1940 года в Конецком повяте было сожжено более десятка деревень и истреблены все их жители: от стариков до грудных младенцев. 30 сентября 1942 года в Кельце было повешено десять человек, а в Островце — двадцать девять. В Радоме немцы согнали толпу местных жителей и заставили ее присутствовать на массовой казни сорока человек. Это были факты, а не пустое хвастовство. Жители Шидловца, Стараховице, Скаржиско-Каменны, Гарбатки также имели возможность убедиться в жестокости гитлеровцев. Нет, Бёттхер отнюдь не преувеличивал, говоря, что он не покладая рук работает для рейха. Он имел неопровержимые доказательства своей работы, и упрекнуть его было невозможно. Ликвидация еврейских гетто, облавы, насильственный вывоз населения на принудительные работы, переселения, аресты были обычным явлением. Он не вспоминал о них в своем выступлении только потому, что в душе считал их малооригинальными.
Поэтому, если репрессии немцев не дали все же ожидаемого эффекта, то виноват в этом был не Бёттхер. Виноваты были лесные отряды, которые он не смог ликвидировать, несмотря на весь огромный арсенал средств, имеющихся в его распоряжении. Более того, ничто не предвещало, что он добьется этого в ближайшее время. Наоборот, участились донесения о диверсиях и нападениях партизан, а некоторые их операции, например захват Илжи, были просто издевательскими.
Анализируя сложившуюся обстановку, Бёттхер приходил к выводу, что сила партизан не в их численности и вооружении, поскольку в этом отношении его войска значительно превосходят противника, а в благоприятной для банд и враждебной для них, немцев, атмосфере, царящей в Польше. Для партизан каждая деревня могла стать крепостью, овраг — укреплением, лес — укрытием. Для немцев же любая деревня превращалась в бастион врага, овраг — в засаду, лес — в непреодолимую преграду.
Эту землю поработить невозможно. Особенно Келецкую…
Через некоторое время отряд должен был отправиться в путь. Расположившись, как всегда, в тени кустов, партизаны занимались своими делами. Лёлек чистил ствол винтовки, скорее по привычке, чем по необходимости. Безымянный сидел, уткнувшись в книгу. Юрек лежал на спине, глядя на верхушки сосен,
