находка побудила Керри взяться за составление цветочного алфавита. Она целовала его, гладила и говорила ему всякие ласковые слова.
Затем она проверила свое последнее приобретение — губастик пурпуровый, симпатичный красно-желтый цветок. Скоро он пополнит собой алфавит, а сейчас, срезанный, висит головкой вниз для засушки. Когда он засохнет, Керри обрызгает его лаком для волос, чтобы лучше сохранился, и присоединит к пятнадцати другим цветкам, лежащим на полу.
Кэл перестал за ней ухаживать, когда узнал про калоприемник. Он сказал, что не готов встречаться с девушкой, у которой с боку вываливаются какашки. От этих слов на душе у нее стало паршиво.
Мораг тяжело вздохнула. Да уж, действительно: быть человеком иногда очень и очень неприятно.
ШЕСТЬ
— Не нужно мне никаких уроков скрипки! — заявил Динни.— И ты мне тут не нужна. Отправляйся к своей подруге.
— Какая она мне подруга. — Хизер махнула рукой. — Так, случайная знакомая. Встретила ее себе на беду. Пригрела. Сказать по правде, осточертела она мне.
Хизер уютно устроилась с наперстком виски, который ловко нацедила в соседнем баре.
— Только и знает, что хвастаться. А всего-то и есть что экстрасенсорные способности! И что с того? Да они у каждой второй феи есть. У нас таких экстрасенсов как грязи. Тоже мне, дар. Конечно, это она от зависти выкаблучивается — не дают ей покоя мои эффектные золотые волосы, от которых все шотландские мужики буквально с ума сходят. Вот она и бесится. «Джентльмены предпочитают блондинок», как говорили у нас в деревне.
— Ну, волосы у вас обеих крашеные, — заметил Динни, неодобрительно разглядывая малиновые корни ее золотых локонов.
— Но мои смотрятся лучше, — фыркнула фея. — У Мораг свой цвет слишком темный.
Динни мрачно уставился в стену. Даже если бы он верил в существование фей, он бы никогда не подумал, что они с утра до ночи чморят друг-дружкины прически.
Он перевел взгляд на скрипку. На его большом розовом лице пустила корни обреченность. Ничего у него не выйдет. Даже сам инструмент ему уже не нравился, хотя когда Динни только увидел его в лавке старьевщика под грудой поломанных труб, ему показалось, будто это что-то ценное.
В школе Динни немного учился играть на скрипке, но быстро бросил. Эту скрипку, да еще сборник нот он купил, потому что они ему напомнили о школе и том счастливом времени, когда у него еще были друзья.
— Бери скрипку, — скомандовала Хизер.
— Не хочу.
Вот досада. Если Динни не научится играть, что скажет про нее Мораг? Хизер имела глупость брякнуть, что при ее таланте обучить Динни играть на скрипке ничего не стоит.
Теперь ясно, что Мораг нарочно все подстроила: специально стала оскорблять Макинтошей, чтобы взять Хизер на слабо.
— Вот научишься играть и сможешь зарабатывать уличным музыкантом.
— Меня раньше из квартиры вышвырнут. — С тех пор, как украли велосипед, уличные выступления были больной темой.
Хизер запустила руку в копну золотых волос и погляделась в зеркало. Надо что-то делать. Лучше умереть, чем опозориться перед Макферсонами.
— Послушай, — начала она. — А что если мы поступим так: я учу тебя играть. Если у тебя начинает получаться — тебе же лучше, если нет — я ухожу и оставляю тебя в покое. И тебе опять же только лучше.
Мысль о том, что Хизер исчезнет в манхэттенских дебрях, была и впрямь заманчивой.
— Ладно, — согласился Динни. — Давай-ка, научи меня чему-нибудь.
— Я заставлю тебя лизать мою дырку, грязный червяк, — прорычал женский голос. — Только набери 970-Д-О-М-И…
— Пожалуйста, выключи двадцать третий канал, — сказала Хизер. — Он не способствует занятиям музыкой.
Динни расхохотался:
— Можно было догадаться, что феи окажутся ханжами!
— Я вовсе не ханжа. На родине мне не было равных в постели со времен величайшей скрипачки Мэвис Макинтош, а эта феечка как-то раз умудрилась за одну ночь возлечь с восемнадцатью мужчинами, двенадцатью женщинами и вождем клана Маколи, удовлетворив и утомив всех. Просто я не люблю садомазохизм по телефону. Будь добр, выключи телевизор.
В Центральном парке Браннок печально глядел на Тюльпанку и Лепестка, которые сидели под кустом и держались за руки. Конечно, брат имеет полное право держать сестру за руку, но Браннока мучила ревность. С самого первого дня в Корнуолле Браннок, бродячий музыкант из неведомых холодных графств Северной Англии, запал на Тюльпанку.
Мейв и Падриг выясняли у белок, где можно раздобыть глоток «Гиннесса».
— Да много где, — отвечала одна белка. — Здесь полно ирландцев, которые любят «Гиннесс», ищите бары с трилистником над входом. Но чтобы пойти в бар, надо выйти на улицу, а там полным-полно людей. Хоть вы и утверждаете, что в Ирландии любой человек бросит все на свете и побежит за пивом для феи, я сомневаюсь, чтобы этот номер прошел в Нью-Йорке.
Мейв заявила, что она отправляется за пивом сию же минуту, потому что она, дескать, Мейв О'Брайен из Голуэя, и не боится ни людей, ни чего бы то ни было еще, но Падриг был осторожнее и сказал, что нужно немного переждать.
Тюльпанка и Лепесток грезили. Они часто впадали в мечтательное состояние, близкое к трансу, чтобы не думать об отце. Они были детьми короля Талы и знали, что он никогда не перестанет их преследовать.
— Ого! — воскликнул Спиро, узнав об этом. — Так вы, значит, принц и принцесса? Вот это да! Особы королевской крови, прямо тут, в Центральном парке!
Но Мейв не разделила его восхищения — она терпеть не могла английскую монархию. Все эти разногласия Лепестка и Тюльпанки с королем она считала обычными глупостями английской аристократии.
— Вся дурь от безделья, — пробормотала она и заиграла на волынке неистовую джигу.
Браннок легонько забренчал на мандолине. Он учил Тюльпанку и ее брата играть на ней и флейте, и когда они не грезили, то были способными учениками.
А вот Динни способным не был.
— Понежнее смычком. Скрипку распилишь!
Уже на шестой минуте первого урока Хизер начала сожалеть, что ввязалась в это дело. Динни тоже. Он поднялся — высокий, толстый и нескладный.
— Я передумал, — сказал он. — Позанимаюсь как-нибудь в другой раз.
Хизер стиснула зубы.
— Динни, не испытывай мое терпение. Уроки музыки от феи — великая честь. Радуйся, тебе крупно повезло.
— Я охренительно рад, гномиха недобитая, — проскрежетал Динни.
— Жри дерьмо, сукин сын! — немедленно парировала Хизер. Она уже успела поднабраться полезных выражений в соседнем баре.
Они молча смотрели друг на друга.
— Возьми скрипку.
— Делать мне больше нечего.
— Что, например? Что ты наметил на сегодняшний вечер? Может быть, заскочить к друзьям?
Динни обиженно сощурился. Глазки его почти скрылись за пухлыми веками.
— У тебя же нет друзей, а?
— И что с того?
— А вот что: хоть ты и грубиян, как не знаю кто, на самом деле ты рад, что я есть, потому что без меня тебе и поговорить-то не с кем. Во всем огромном городе у тебя нет ни одного приятеля. Я права?
Динни взял пульт и включил телевизор. Хизер проворно прыгнула на пульт и выключила его.
— Не переживай, Динни. Я немного тут осмотрелась. Похоже, одиночество здесь не редкость. Я знаю, потому что прочла об этом статью в журнале для юных девушек, который читал в баре какой-то старик. У нас в Крукшанке все приветливы друг с другом. Ума не приложу, как это в городе, где полным полно людей, никто вообще ни с кем не приветлив, но тебе я могу помочь.
— Можешь не напрягаться, — бросил Динни.
— Мне и не нужно. Среди шотландских фей я славлюсь даром легко заводить друзей. Конечно, при моих золотых волосах и неземной красоте все сами хотят со мной дружить — это, кстати сказать, жутко бесило Мораг, — но я всегда могла расположить к себе даже самого недружелюбного тролля или гнома в красном колпачке.
— Отлично. Если на 4-й улице тебе попадется тролль, у тебя не будет проблем.
— Я играю на скрипке лучше всех в мире. И ты скоро заиграешь, раз за дело взялась фея из клана Макинтошей. Слышал бы ты Нила Гау, пока он не попал в руки к моей матери.
— Кто такой Нил Гау?
