и ненавидя себя за такие вот гаденькие мысли.
– Пересядь. – Гера поморщился. На сей раз гримаса получилась искренней. Ну не любил братец, когда Ева садилась в его кресло. А она, наоборот, любила. Ей нравились и едва уловимый запах Гериного одеколона, впитавшийся в кожаную обивку, и отполированная гладкость подлокотников, и тихое жужжание электромотора. Все это приближало ее к Гере, заставляло ощутить себя частью семьи. – Пожалуйста, Евдокия!
Он всегда называл ее полным именем, когда злился или нервничал. Что сейчас? Какое чувство им двигало?
– Как скажешь. – Свое полное имя Ева не любила так же сильно, как Гера не любил видеть ее в собственном инвалидном кресле. Что это вообще за анахронизм такой – Евдокия! Бабка Авдотья какая-то! Дульсинея Тобосская… Или еще хуже, Дуся! Впрочем, Дусей ее не называл даже Гера. Попробовал однажды в Евином далеком детстве, и пришлось спешно звонить доктору Гельцу…
Кожаное кресло для посетителей было удобным, но пахло не Герой, а больничной казенщиной, очень дорогой казенщиной.
– Так как насчет гроба? Если хочешь, я могу поспособствовать, у меня есть связи.
У нее и в самом деле были связи, довольно обширные и специфические. И не беда, что распространялись они на мир виртуальный, а не реальный. Иногда виртуальный мир может оказаться куда ярче и куда полезнее.
– Я в этом даже не сомневаюсь, Ева. Кстати, рад тебя видеть, сестрица!
Он и в самом деле был рад. И Ева тоже была бы несказанно рада, если бы не обстоятельства. Очень уж все подозрительно и странно. И если Гере вдруг вздумается пригласить доктора Гельца, вторую проверку она может не выдержать. Да что там! Вторую проверку она рискует не пережить. И, наверное, Гера о чем-то подобном догадывается, поэтому и предпочитает обманываться. Он, конечно, самый сильный, самый умный и самый замечательный, но и ему хочется обыкновенной, без выкрутасов семьи. Так уж вышло, что из семьи у Геры осталась только Ева. Так уж вышло, что «выкрутасы» – ее второе имя…
– Значит, передумал помирать? – В глазах вдруг защипало в тот самый момент, когда Ева только собралась пересесть из казенного кресла на ортопедическую Герину койку.
– Передумал. – Он улыбнулся нормальной своей улыбкой – не мученической, а вполне себе хищной.
Он и был хищником – акулой бизнеса, финансовым гением. Именно его стараниями их маленькая и странная семья не только сохранила, но и значительно приумножила то, что осталось после смерти родителей. У Геры всегда как-то поразительно хорошо получалось разбираться в людях. Он чуял в них самую суть, умел совершенно незаметно для собеседника разложить его душу на составляющие, а потом собрать так, чтобы получилась необходимая комбинация. Пожалуй, в этом смысле Гера был даже получше доктора Гельца.
– Слухи о моей грядущей кончине сильно преувеличены. Ты как долетела?
– Нормально. – Пришлось снова соврать. Перелет дался ей тяжело. Билет в бизнес-класс несколько смягчил ситуацию, но не сильно. Если бы Гера не прикинулся смертельно больным… – За машину спасибо. – Он прислал за ней лимузин. Длинный, хищный, с вкусно пахнущим нутром и молчаливым водителем. Безопасный.
– Пожалуйста. Это самое малое, что я мог для тебя сделать.
Неправда! Уже который год Гера делал для нее так много, что казалось, больше уже нечего. Единственное, чего он не мог сделать, – это позволить Еве жить своей собственной жизнью. Старался изо всех сил, но не мог. Ева его понимала, поэтому не осуждала, все проявления братской любви сносила с великим смирением. Отчасти оттого, что ближе Геры у нее никого не было и быть не могло. А отчасти оттого, что где-то в ее туманном будущем постоянно маячил призрак гениального доктора Гельца с его проницательностью и передовыми методами. Стоило только оступиться, стоило только сделать что-то не так, и Гельц решительной поступью войдет в ее новую реальность, ту самую, которую она с таким трудом построила. И Гера не поможет, потому что искренне верит в гений Гельца и не до конца верит в Евину благоразумность, потому что любит Еву и изо всех сил пытается ее защитить. Пусть даже и от нее самой. А это значит, нужно постараться и сыграть свою роль максимально хорошо, с душой. А еще отстоять свое право на личное пространство и собственную жизнь.
– Как ты себя чувствуешь, Герик? – Все-таки она перебралась из кресла на больничную койку, присела на самый краешек, так, чтобы ничего не задеть и не потревожить. – На самом деле, как?
Он выглядел хорошо. Даже на этой своей ортопедической кровати, даже в этой напичканной медицинской техникой виповской палате. Он был красив той особенной красотой, которая дается одному на миллион – завораживающей и притягательной. Мускулистый, вихрастый, сероглазый, с ироничной усмешкой и мальчишескими ямочками на щеках. Аполлон, который по какой-то чудовищной несправедливости лишился возможности ходить. Да, у Аполлонов, оказывается, тоже бывают нерешаемые проблемы в виде травмы позвоночника… Давней травмы, последствия которой не может исправить даже гениальный профессор Рудазов.
– Теперь, когда ты рядом, я чувствую себя совсем хорошо. – Гера улыбнулся, погладил больничную простыню рядом с Евиными пальцами, и она едва удержалась, чтобы не отдернуть руку. Заметил? Пусть бы не заметил. – Настолько хорошо, что готов отправиться домой. Поехали домой, Ева!
Не дожидаясь ответа, он щелкнул пультом дистанционного управления, и кресло зажужжало мотором, послушно подползло к кровати. Гера не признавал посторонней помощи, не нанимал сиделок, поэтому окружал себя вещами, которые позволяли ему быть почти полностью автономным. И
