Султан пополнил свой боевой счёт. «Худые», запаниковав, рванулись вверх и в стороны, подставляя беззащитные «брюха», и ещё один из них превратился в огненно-дымный пузырь над морем.
«Морские волки» не могли себе позволить преследование – нужно было возвращаться на «Первозванный». «Худые» не имели бомбового вооружения, и большого вреда кораблям нанести не могли. Но Савицкий принял правильное решение – не дать немцам увязаться за ними. Зенитный огонь «Первозванного» мог оказаться смертельным не только для «мессеров» – посадку на палубу «Морским волкам» придётся выполнять в сложнейших условиях, практически с пустыми баками и с повреждениями, и воздушный бой в непосредственной близости от корабля был способен превратить эту процедуру в лотерею с непредсказуемым исходом.
Бросив машину в горизонтальный разворот, Савицкий снова пошёл на «худых». Не отставал и ведомый. Загорелся «сухой» Головина – снаряды немца разнесли двигатель его самолёта. Савицкий стиснул зубы, ощущая, как поднимается яростная адреналиновая волна: никто не обещал, что потерь не будет, но…
Потеряв ещё две машины, немцы, у которых радиус эффективного действия был ещё меньше, чем у «Морских волков», повернули назад. Приняв рапорты пилотов, Савицкий выругался про себя: кроме Головина, «крыло» потеряло ещё двух лётчиков – Скороходова и Медведева, шестеро сообщили о незначительных повреждениях машин. Савицкий прекрасно понимал – возможность использовать «сушки» в маневренном бою с истребителями никто в проект не закладывал. Но горечь утраты товарищей это нисколько не умаляло.
– «Скала», «Скала», я – «Дракон»! Как слышите?
– Слышим тебя, «Дракон», – голос Чердынцева звучал незнакомо и хрипло. – Ждём вас, ребята. Ждём!
Сталиноморск. 28 июня 1941
Гурьев снял трубку аппарата «Касатки», не дожидаясь окончания первого зуммера:
– Царёв.
– Здравствуйте, товарищ Царёв. Докладывает контр-адмирал Чердынцев.
По плану операции отряд должен был выйти на связь только после того, как выйдет из оперативной зоны фронтовой авиации противника. Гурьев честно ждал – и дождался.
– Я тебя слушаю, Михаил Аверьянович, – тихо произнёс Гурьев и посмотрел на Рэйчел.
– Товарищ Царёв, задание выполнено. Подразделение возвращается к месту постоянной дислокации. Потерь среди личного состава кораблей нет, потери лётного состава – три человека и три машины.
– Держись, Михаил Аверьянович, – вздохнул Гурьев. – Отличная работа. Благодарю за службу.
– Служу Советскому Союзу.
Гурьев опустил трубку в гнездо держателя и повторил:
– Отличная работа, – и то, что Плоешти перемешан с землёй, и потерю гитлеровцами порядка полумиллиона тонн горюче-смазочных материалов, как и чудовищные разрушения, причинённые огнём, уже подтвердила наблюдавшая за ходом операции разведгруппа «на земле». – Не зря старались. Это радует.
– Наших много… не вернулось? – спросила Рэйчел, и голос её сорвался.
– Трое.
Рэйчел не ответила – прикрыла ладонью глаза. Гурьев поднялся:
– Давай собираться, родная. Нужно возвращаться в Москву.
– Нам?
– Да. Сейчас наше место – там, рядом с детьми. Им сейчас очень непросто. Особенно Тэдди.
– Конечно.
Рэйчел опустила руку и посмотрела на Гурьева полными слёз глазами – он едва удержался, чтобы не заскрипеть зубами:
– Скажи мне, Джейк, только одну вещь. Чего ты хочешь на самом деле?
Гурьев удивился – удивился по-настоящему, без тени притворства. И вопрос, и тон – если не застали его врасплох, то лишили возможности спрятаться за дежурными фразами или, паче того, шуткой. Рэйчел смотрела и ждала. Гурьев рискнул попробовать – не уклониться от ответа, но хотя бы немного выиграть время:
– О чём ты, родная?
– Я спросила то, что спросила, – нахмурилась Рэйчел. В её речи иногда звучали английские конструкции – особенно тогда, когда она сердилась. Гурьев, против обыкновения, не улыбнулся. – Я спрашиваю, чего ты хочешь на самом деле. Царство, победа – сейчас и вообще – всё это просто не может быть целью. Даже твоё пресловутое равновесие – это всего лишь средство, как и всё остальное. Чего же ты хочешь?
– Ты уверена, что тебе следует это знать, – Гурьев кивнул и шагнул к ней, протягивая руку: -Идём.
– Куда?!
– Идём со мной, – произнёс он тоном, которому – Рэйчел знала – ни в коем случае не следует перечить. Даже ей – не позволено.
Они вышли на балкон-галерею, и ночь приняла их в свои объятия. В благословенном климате этих широт вместе с темнотой приходила прохлада – каким бы жарким ни выдался день, и Рэйчел благодарно взглянула на Гурьева, набросившего свой пиджак ей на плечи. Город внизу был затемнён, но всё равно – не верилось, что где-то гремит канонада и погибают люди.
– Посмотри вверх, – тихо велел он.
Рэйчел подняла голову, и бескрайний купол небес, усеянный огромными яркими звёздами, словно ожидавший этого мига, разом придвинулся, обретя глубину, такую, что у Рэйчел перехватило дыхание. Гурьев обнял Рэйчел – его губы оказались у самого её уха – и заговорил. Без всякого пафоса, скорее задумчиво, – но то, что он говорил, заставило Рэйчел содрогнуться всем телом:
– Они пришли оттуда, со звёзд. Их никто не звал, им что-то было нужно на нашей земле. Возможно, они спасали свою землю или спасались сами – мы не знаем, не знаем пока ничего, или почти ничего. Они были практически бессмертны, хотя и уязвимы. Мы даже не можем представить себе, что значит жить тысячу лет или десять тысяч, – для нас, людей, это и есть – бессмертие. Их было слишком мало, и они создали нас, чтобы мы работали на них. Ради чего – мы тоже не знаем. Они приковали нас к полям и рудникам, заставив добывать для себя золото, олово и медь, а себя назвали богами, отгородившись от нас ритуалами и поселившись на вершинах земли. Наверное, наш воздух был слишком густ, а запах наших тел, поднятых ими из грязи – оскорбителен для их обоняния. Но среди них оказались те, кому мы – хотя бы как творение их собственных рук – сделались не совсем безразличны. И, покидая Землю, они оставили нам Царский Род – для того, чтобы мера суда, прежде воплощённая в них, по доброй воле или от безысходности, не исчезла совсем. Зная нашу природу много лучше нас самих, они сделали это не из любви и не из благодарности, а просто потому, что негоже разрушать созданное однажды, множа хаос и пустоту. – Гурьев сделал глубокий вдох и тоже поднял взгляд в звёздное небо. – А теперь я скажу тебе, чего я хочу. Я хочу, чтобы мы встретились с ними там, посередине Млечного Пути. Если они ещё существуют.
– Зачем?! – всё ещё дрожа, спросила Рэйчел. – Джейк, Боже мой, – зачем?!
– Затем, чтобы подняться над уделом земляных червей, который они нам определили, – усмехнулся Гурьев. – Чтобы доказать самим себе прежде всего – хаос и пустота не властны над нашим разумом и нашей волей. Они обманули нас, сказав, будто удел человека – труд, и мы повторяем эту ложь везде, даже в наших объявленных священными книгах. Но это ложь, Рэйчел. Удел человека – вовсе не труд ковырянья земли. Мы – человечество, и наш удел – звёздные корабли на просторах Вселенной, и наши дети будут сжимать в ладонях поручни на капитанских мостиках этих кораблей – таково моё слово. И если для этого нам придётся стать бессмертными – мы станем. А всё остальное – только средство, ты совершенно права.
– Всё-таки ты сумасшедший, – прошептала Рэйчел. – Безусловный, беспримерный сумасшедший. Впрочем, я всегда это знала. Наверное, поэтому я так безумно тебя люблю?!
Остров Ренрик, северная Балтика. 1968 г.
Раз в неделю на остров приходил морской катер-буксир – привозил почту для хозяев, смотрителя маяка и его жены, кое-какие необходимые жизненные мелочи, продукты, топливные элементы для энергоблока – ну, это редко, раз в полгода; иногда – лампы для рации. Всякого понемножку – население острова составляло всего-то три души. Капитан буксира, пожилой, высокий финн, насквозь просоленный
