Но она была покорена даже раньше, когда спросив на третье утро, не желает ли он сок на завтрак, получила утвердительный ответ. Скорее всего, он рассчитывал на апельсиновый или грейпфрутовый сок, но перед ним оказался большой, наполненный до краев стакан густого абрикосового сока. Он еще никогда не пробовал абрикосовый сок. Пока он осушал стакан до дна, она стояла в ожидании его реакции, прижав поднос к фартуку. Сначала он не сказал ничего. Затем почти непроизвольно облизал губы. Она была на седьмом небе. Моя мать не могла поверить, чтобы человек, преподающий в престижном университете, облизывал абрикосовый сок с губ. С того дня стакан с напитком ждал его каждое утро.
Он очень удивился, когда узнал, что абрикосовые деревья растут, подумать только, в нашем саду. Когда день начинал клониться к вечеру и дел в доме не оставалось, Мафальда просила его влезть на стремянку с корзиной и собрать те плоды, на которых появился стыдливый румянец, как она выражалась. Он шутил на итальянском, выбирал один, и спрашивал, На этом уже есть стыдливый румянец? Нет, отвечала она, этот еще слишком зелен, молодость не знает стыда, стыд приходит с возрастом.
Никогда не забуду, как наблюдал за ним из-за своего стола, когда он взбирался на невысокую стремянку в красных купальных плавках и подолгу собирал самые спелые абрикосы. По пути на кухню – плетеная корзина, эспадрильи, рубашка-парус, лосьон для загара, все вкупе – он бросил мне один большой абрикос со словами «Твой», точно так, как бросая теннисный мяч через весь корт, говорил «Твоя подача». Конечно же, он понятия не имел, о чем я думал минуту назад – что упругие, округлые бочка абрикоса с впадинкой посередине напоминали мне о его теле, возвышающемся между ветвей дерева, и его крепкой, округлой заднице, цветом и формой похожей на плод. Касаясь абрикоса, я как будто касался его. Он не мог этого знать, так же как человек, продающий тебе газету, не подозревает, что ты фантазируешь о нем всю ночь, и что особенное выражение на его лице или загар на открытых плечах дарят тебе массу наслаждений в твоем уединении.
Твой, как и После!, произнесенное без задней мысли, просто и легко, на манер вот, лови, напомнило мне, насколько сложными и потаенными были мои желания в сравнении с его открытой непосредственностью во всем. Вряд ли он догадывался, что вместе с абрикосом давал мне возможность подержаться за его задницу, или что кусая плод, я вонзал зубы в эту часть его тела, которая была светлее других, потому что никогда не «заприкасалась» с солнцем, и дальше, если бы я только мог осмелился, в его абрикос.
Собственно говоря, он знал об абрикосах больше нас – об их культивации, происхождении, распространении и зонах произрастания по всему Средиземноморью. В то утро за завтраком мой отец объяснял, что название фрукта – albicocca на итальянском, abricot на французском, aprikose на немецком – пришло из арабского языка, так же как слова «алгебра», «алхимия» и «алкоголь», и образовано слиянием арабского артикля al- с существительным. Источником для albicocca послужило al-birquq. Не желая останавливаться на достигнутом, отец решил развить свой успех у слушателей и привел любопытный факт, что в Израиле и многих арабских странах в наши дни фрукт известен под совсем другим названием: mishmish.
Мать выглядела озадаченной. Мы все, включая двух моих кузенов, гостивших у нас на той неделе, готовы были захлопать.
Однако, в вопросе этимологии Оливер выразил несогласие.
– Ба?! – удивленно отозвался отец.
– На самом деле это слово – не арабское.
– Как это?
Отец наигранно изображал сократову иронию, которая, начавшись безобидным «Не может быть», в итоге вынуждала собеседника запутаться в сетях собственного невежества.
– Это долгая история, так что запаситесь терпением, проф. – Оливер вдруг посерьезнел. – Многие латинские слова произошли от греческих. Что касается «абрикоса», то случилось обратное – греческий язык перенял термин из латинского. Источником послужило латинское praecoquum, от pre-coquere, приготовить прежде, созреть рано, отсюда и наше «precocious», «скороспелый, ранний».
Византийцы заимствовали praecox, которое превратилось в prekokkia или berikokki, после чего уже, по всей видимости, арабы унаследовали его как al-birquq.
Моя мать, не в силах устоять перед его обаянием, протянула руку и взъерошила ему волосы со словами «Ке муви стар!»
– Он прав, нельзя отрицать это, – пробормотал отец себе под нос с видом пристыженного Галилея, вынужденного признать свою неправоту.
– Спасибо начальному курсу филологии, – отозвался Оливер.
У меня же в голове стучало: что касается абрикоса, касаться абрикоса.
Однажды я заметил на стремянке рядом с Оливером нашего садовника Анкизе, у которого тот пытался разузнать все что только можно о черенках и почему наши абрикосы были крупнее, мясистее и сочнее, чем у других в той же местности. Он особенно увлекся черенками, когда обнаружил, что садовник мог часами делиться всем, что знал о них, с любым, кто проявлял интерес.
Оказалось, что Оливер знал о всевозможных продуктах, сырах и винах больше, чем все мы вместе взятые. Даже Мафальда была сражена и нередко прислушивалась к его мнению. Как по вашему, следует мне слегка поджарить пасту с луком или шалфеем? Не слишком ли теперь кислый вкус? Я ее испортила, да? Нужно было добавить еще одно яйцо, все распадается. Мне лучше воспользоваться новым блендером или стоит придерживаться старой доброй ступки и пестика? Мать обычно отпускала какую-нибудь шутку по этому поводу. Типичный каубой, говорила она – они знают все на свете о готовке, потому что не умеют правильно держать нож и вилку. Вкусы как у аристократов, замашки как у плебеев. Кормите его в кухне.
С удовольствием, отвечала Мафальда. И действительно, однажды, задержавшись у переводчицы и опоздав к обеду, синьор Улливер собственной персоной сидел в кухне, уплетал спагетти и пил темно-красное вино с Мафальдой, ее мужем и нашим водителем Манфреди, и Анкизе, дружно
