– Знаешь, о чём ты сейчас думал? Когда на него глядел!
– О чём?
– Вот вырастет он, станет взрослым, состарится… Так?
– Н-ну… не совсем так, но…
– От тебя же негативом шибает, как перегаром!
Виновато развожу руки.
– Ты же дышишь на всех! Ты всех заражаешь своим… – У неё не хватает слов.
Так… Руки я уже развёл. Что бы мне ещё такого сделать?
– Слушай, – зловеще-вкрадчиво говорит она. – А ты повеситься ни разу не пробовал? Как этот твой… Как его? Димка?..
– Ни разу…
– Да неужели? Смотри на меня!
Смотрю. Тоже, знаете, не слишком-то отрадное зрелище.
– Всё-таки как я вовремя с тобой развелась!
Вне себя поворачивается и уходит. Уходит, не зная, что срок исполнения приговора будет нам оглашён не далее как завтра. Да я и сам об этом ещё не знаю.
* * *Ничего не изменилось. Почти год живём врозь, а кажется, будто расстались от силы пару дней назад. Ну вот зачем, скажите, назначила она мне встречу на перекрёстке? Только для того, чтобы показать внучатого племянника?
Похоже, разведка. Решила удостовериться, сильно ли я без неё несчастлив. Видит: не сильно. Обиделась… Бедняжка! Конечно, развод был неминуем. Поди поживи с неисправимым мизантропом, да ещё и склонным к праздномыслию вслух… Ох и влетало мне за это!
– Нет, гляньте! Опять физия унылая!.. Знаешь, почему ты такой? Потому что во всём сомневаешься…
Любимое женское занятие – менять местами причину и следствие. Да, сомневаюсь. Но именно от уныния. Ей-богу! Настолько всё вокруг бессмысленно, что усомнишься в чём-нибудь – и тут же повеселеешь.
Словом, пары гнедых из нас так и не вышло: конь в пальто и трепетная лань! Ладно бы ещё по молодости лет сошлись, а то ведь у каждого в резюме по неудавшемуся браку, дети взрослые… У меня хоть оправдание: руки у неё были соблазнительные. Хотя почему были? Наверняка и сейчас такие – бесстыдно обнажённые до плеч, просто под плащом не видать.
Не устоял, короче. И сразу же, кстати, был разочарован: раздеваешь её, а она становится всё менее и менее сексуальной…
Надо же! Заражаю! Да если хотите знать, к окружающим у меня отношение самое бережное. Нет, не ко всем, конечно, – только к тем, кто и сам задумался. А неутомимые борцы с негативом – чего их беречь! Они и так неуязвимы. В любую дурь поверят, даже в мировую гармонию, лишь бы на душе спокойно стало.
Один мой хороший знакомый… Ну не то чтобы хороший… Так себе знакомый. Полковник в отставке. Ударился в религию, воцерковился, крест на шею повесил, проповедовать начал за рюмкой. Поразил меня фразой: «Бог создан для того, чтобы нас прощать». Прелесть что за верующий!
И что-то я ему такое ввернул простенькое – вроде бы спросил, как совместить заповедь «не убий» с защитой Родины. Смотрю, а у сокамерника моего в глазах ужас. «Слышь! – говорит. – Ты это брось! А то мы сейчас с тобой в такие дебри залезем, что и не выберемся…»
Милый! Да я в этих дебрях всю жизнь обитаю – и ничего, временами даже неплохо себя чувствую.
– Ты с такими мыслями завязывай! Так и помереть можно…
А как нельзя?
Иное дело Димка. Димку жалко. Жалко до невозможности.
Дачи. Лето. Пыль. Сижу в одиночестве под навесом возле магазинчика, пиво пью. В глубине улочки возникает цветное пятнышко – этакая кривляющаяся клякса. Болтается сразу во все стороны, иногда кажется: вот-вот порвётся надвое, а то и натрое.
«Димка», – думаю с невольной ухмылкой.
Всё верно, он. Столь расхлябанной походки в округе нет ни у кого. Долговязый разочарованный шалопай. Женат, живёт в посёлке, состоит в подручных у здешнего каменщика, дачи строит, заборы.
Достигши столиков, присаживается напротив, здоровается со вздохом.
– Зря я от армии закосил, – признаётся он, помолчав. – Ребята вон из горячих точек вернулись, а мне и рассказать нечего…
– Нашёл о чём горевать! Они там такого насмотрелись, что и сами рады забыть, да не могут.
Горестно обдумывает услышанное, потом встаёт и скрывается в дверях магазинчика. Возвращается с неизменным своим фанфуриком. Запоев у Димки не бывает, хотя и трезвым его не встретишь – вечно он… Чуть не ляпнул «навеселе». Но такое состояние Димке не свойственно.
– Зачем вообще живу? – вопрошает он с тоской.
– С ума сошёл?
Не понял. Заморгал.
– Чё это?
– То это! Чтобы такие вопросы себе задавать, привычка нужна. А у тебя её нет. Слишком всё близко к сердцу принимаешь… Вон на Рому посмотри!
– На какого?
– Ну, дача у него… за колодцем…
– А… Это который лыбится всю дорогу?
– Во-во! Он самый. А знаешь почему? Инфаркт у него был – полтора года назад. Такой инфаркт, что не выкарабкаешься. А он выкарабкался. С тех пор и лыбится… Это, я понимаю, мудрец! Остальные прикидывают, сколько им лет осталось, а он время наоборот отсчитывает – от той своей смерти, от несостоявшейся: оп-па!.. ещё один день прошёл… ещё один… А я всё жив!.. Понял, как надо?
Димка озадаченно скребёт макушку и уходит за вторым фанфуриком.
Потом он повесился. На ручке двери. Сидя. Поговаривали, что пьяный был, что жена достала, что в роду у него это уже не первое самоубийство… Много чего поговаривали. Но я-то знал, что главная причина не в том. Старался ему помочь – не вышло…
А она говорит: заражаю…
* * *Чеканным разгневанным шагом моя сокамерница удаляется в сторону подземного перехода. Вспомнила о сотике, бросила в сумку, снизошла по ступеням, исчезла. Погрузилась в недра земные.
И ведь каждый заведомо ходит под приговором, вынесенным ещё с момента зачатия. И точно об этом знает! Казалось бы, как тут стать оптимистом? Ухитряются! Самое простое – убедить себя, что бессмертен. Причём ни одна зараза не задаст себе вопрос: а достоин ли я бессмертия?
Хорошо, достоин. Однако сомнения-то копошатся. Тогда
