С опаской приблизился к тому, что приподнимал тогда голову. Не знаю, кто такой. Ни разу его у нас не видел. Молодой стриженный наголо парень, крови мало, но как-то странно подвёрнута нога – должно быть, вывих или перелом с подвывихом, веки ещё подёргиваются.
И ни зевак, ни дворников, ни «Скорой»…
– Кто-нибудь!.. – ору я что было сил.
Словно в ответ на мой вопль стекло в одном из окон пятого этажа расплёскивается осколками – и на тротуар падает третий. Мокрый хрусткий удар. Бросаюсь туда. Поздно. Черепом приложился.
Да что же это происходит?!
А ведь был ещё выстрел… Внезапно ко мне возвращается слух. Кричат. Кричат отовсюду. Кажется, будто голосит весь дом. Плач и скрежет зубовный. Потом откуда-то издали визг покрышек и страшный скриплый удар.
Запинающимся шагом, заранее ужасаясь тому, что я сейчас увижу, пересекаю двор и, обогнув торец дома, выбираюсь на улицу. Брошенные машины стоят как попало.
Одна заехала колесом на тротуар, другая и вовсе выскочила на встречную полосу, третья лежит вверх колёсами… Где же та, что сейчас разбилась? Ах, вон она где… на перекрёстке…
В следующее мгновение меня осеняет, а самое поразительное – осеняет-то почти правильно! Химическое оружие. Или утечка какого-нибудь газа, вызывающего депрессию. Такую депрессию, что люди не выдерживают, сходят с ума, пытаются покончить с собой. Если уж меня, привычного к хандре, так накрыло, то каково же остальным?..
* * *Не знаю, кто нас и чем долбанул. И никто не знает. Поначалу, конечно, грешили на Америку, на Китай, те тоже – друг на друга и на всех прочих за компанию, каким-то чудом по красным кнопкам не ударили. Любопытно, что меньше всего пострадало население горячих точек. Хотя в общем-то понятно: люди там привычные, закалённые, не то что мы.
Разумеется, не было ни утечки, ни химической атаки. Какой-то, говорят, поток частиц из космоса то ли естественного происхождения, то ли искусственного. Но результат тот же – депрессия. Чудовищная, невыносимая депрессия. Кстати, идея насчёт искусственного происхождения потока мне кажется более правдоподобной: облучали нас, как выяснилось, в течение суток, то есть точно рассчитали время, за которое планета совершит полный оборот. Какая ж тут, к чёрту, случайность?
Но всё это нам сообщили позже. А тогда…
* * *Со страхом вбираю ноздрями воздух. Вроде обычный, никаких незнакомых запахов…
Получается, что вчера днём, идя по эстакаде и размышляя о глобальном оледенении, я нечаянно попал в точку. Случись оно – выжили бы одни чукчи и алеуты. А после такой утечки (я всё ещё полагаю, что где-то произошла утечка), похоже, выживут одни лишь чёрные меланхолики. Вроде меня…
Стою и одичало озираюсь. Широкое асфальтовое полотно усеяно хитиновыми трупами иномарок. Отсуетились. Словно из баллончика на них брызнули. А где водители? Разбежались?
Эх вы… Оптимисты вы, оптимисты! Визжали от счастья, гнали мрачные мысли, задуматься боялись, на юморины ходили, в восторге от самих себя селфи делали… Как вас теперь спасать? И кому?
Неужто мне?
Да вы с ума сошли!
Страх сменяется отчаянием. Что я могу?! И если бы даже мог! Всех не спасёшь, это ясно! Разве что самых близких…
И я вижу вдруг, словно воочию, как милая моя смертница соблазнительными своими руками, всхлипывая, связывает себе петлю и прикрепляет её к дверной ручке…
Срываюсь с места и шатко бегу к перекрёстку. К тому самому перекрёстку, на котором она вчера назначала встречу.
Пробегаю мимо врезавшейся в парапет машины. Водитель уткнулся в руль головой. Не до него мне… Пытаюсь набрать номер – не получается. Приходится остановиться.
Длинные гудки. Бесконечные длинные гудки.
Неужели…
Ужаснуться не успеваю. Гудки обрываются, в динамике сдавленные рыдания.
– Валька!.. – кричу я. – Валька, ты?!
– Я-а…
– Валька! Не смей ничего делать! Жди меня! Я сейчас буду!.. Ты меня слышишь?..
– Слы-шу…
– Валька, я тебя люблю! Люблю тебя, дура! Повтори!
– Лю… люблю-у… – стонуще повторяет она.
– Всё будет хорошо, слышишь? Сиди и жди меня!..
До её дома – полквартала. Снова перехожу на бег, врываюсь во двор. Там тоже кто-то лежит на асфальте под разбитым окном.
– Помоги-ите… – блажит сверху какая-то старушенция.
Не взглянув, бегу к подъезду. Набираю на домофоне номер квартиры, и в этот момент сотик в моей левой руке разражается первыми тактами Шопена. Идиот! Угораздило же меня установить такой сигнал…
Не сразу, однако открыла. Господи, лишь бы лифт работал… Всё-таки девятый этаж! Слава богу, работает! Вваливаюсь в кабину, жму верхнюю кнопку и лишь после этого глушу похоронный марш.
– Да!!!
– Жив, зараза? – слышу я исполненный мрачного удивления голос.
– Толик?! Ты где?
– На «Скорой»…
– Почему на «Скорой»? Ты же вроде…
– Да не до мёртвых уже!.. – с досадой перебивает он. – Живым бы помочь… – и вопит на кого-то: – Заноси давай!..
Сейчас отключится.
– Толик! Толик, не отрубайся! Вальке плохо! Я сейчас к ней еду… Скажи, что делать!
– Успокоительного дай, снотворного…
Лифт останавливается. Вылетаю на площадку.
– Погоди, не отрубайся!
– Да я и не собираюсь… Ты как там?
– Хреново!
– Но дееспособен хотя бы?
– Да!
– Слушай, как убаюкаешь её – дай знать! Подъедем, подхватим… Каждый человек на счету! – В трубке раздаётся угрюмый циничный смешок. – Кому-то ж надо выручать этих… радостных…
Волгоград,февраль – март 2017Примечания
1
И. Бродский, «Девяносто лет спустя». Далее в тексте использованы цитаты из стихотворения Р. М. Рильке «Орфей. Эвридика. Гермес» в переводе Алексея Пурина.
2
Батальон аэродромного обслуживания.
