Гума всегда говорила, что решения приходят вместе с ответственностью за них. Любой выбор, даже по незначительному поводу, имеет последствия. Сам воздух рождал в ней какое-то смутное чувство, наподобие того, что вызвал у нее в свое время рассказ императрицы Лихуа о тысяче фонариков. Чувство, что нечто, над чем она не властна, подчинило себе все вокруг. Как будто она столкнула вниз с горы тюк сена, и теперь, несмотря на все усилия, никогда уже не сможет его поймать. Она сделала свой выбор, и последствия его начали сказываться, хотя она еще не знает, какими они будут для нее.
Появился Кан в мрачном темно-коричневом одеянии, соответствующем образу монаха-чудовища, каким она теперь его знала.
– Посольство уже прибыло к воротам Императорского Города. Хочешь ли ты, чтобы я тебя сопровождал?
– Конечно, – легко согласилась она. Она привыкла к его искусно придуманному непритязательному образу, умело маскирующему его истинную сущность. В определенном смысле она ведь и сама делала то же самое. Она позвала двух других евнухов и в их сопровождении направилась по переходу Императрицы в сторону главного дворца.
– С тобой все в порядке? – спросил Кан.
Смутная тревога пульсировала в ней как напоминание о старой ране, и она думала, что это может быть связано со все еще незажившим плечом.
– У меня все прекрасно, – ответила она, но к тому моменту, когда они вышли на дворцовый балкон и увидели вереницу всадников, проезжающих сквозь ворота, Сифэн уже не сомневалась, что ее волнение было отчасти связано с прибытием посольства.
До этой минуты она не осознавала, что в ней все еще жила надежда на возвращение Вэя. Возможно, к надежде примешивались страх и понимание, что они никогда уже не смогут вернуться к прежним отношениям после того, как он лишил ее матери.
Она наблюдала, как солдаты спешиваются с лошадей, болтая и смеясь, радуясь возвращению домой после долгих месяцев отсутствия. Сифэн заметила Хидэки на черном даговадском коне с сидящим позади него Сиро. Она помахала им в ответ на их приветствие, но глаза ее были прикованы к воротам, она вглядывалась в лицо каждого проезжающего через них всадника. Она ждала, задержав дыхание, но Вэя не было среди них. Она почувствовала холод во всем теле, и прохладный зимний воздух был тут ни при чем; она думала, что наконец поняла, что такое настоящая любовь. Она подобна захлопнувшимся челюстям крокодильей западни, ножу, вонзившемуся ей прямо в сердце. Подобна мгновенной утрате всей своей жизненной силы.
Он выполнил свою угрозу. Он покинул ее навсегда.
К ней подошли Сиро и Хидэки, и она с трудом выдавила из себя приветливую улыбку в ответ на их поклоны.
– Я рада вашему благополучному возвращению, – сказала она.
– Мне понравилось путешествовать, – сердечно отвечал Хидэки, но Сиро не мог дождаться, когда мы вернемся.
Сифэн посмотрела в распахнутые глаза Сиро, в них читался вопрос.
– У Акиры все хорошо, – успокоила она его. – Дважды в неделю я посылаю к ней помощника Бохая. Он дает ей укрепляющее средство, чтобы улучшить аппетит и сон, и она неплохо себя чувствует.
– Спасибо, Сифэн, – сказал он хрипло. – Если позволите, я пойду к ней прямо сейчас.
– Да, конечно, – с удовольствием ответила она, и он, попрощавшись, ушел.
Хидэки затряс бородой.
– Вэй просил вам кое-что передать, – он полез за пазуху и извлек на свет завернутую в кусок материи вещицу. – Он проехал с нами полпути через Великий Лес, а затем свернул на запад. Он сказал, что хочет обрести покой.
Покой через смерть моей матери. Сифэн взяла в руки предмет, ненавидя себя за надежду на возвращение убийцы своей матери. Под тканью оказался плоский отполированный камень, круглый, как шляпка гриба. У него и цвет был, как у гриба, но, разглядев его поближе, она заметила в нем голубые, золотистые и пурпурные вкрапления. Он был красив, как упавшая с неба звезда.
Хидэки смотрел на нее с состраданием.
– Вэй нашел его на руинах монастыря и попросил меня передать его вам как память о нем. Мне кажется, он решил стать монахом.
Она с горечью разглядывала камень.
– Вэй – монах? Я не могу вообразить менее подходящего для него занятия.
Обет молчания, молитвы, простая пища. Тем не менее он всегда хотел простоты, не так ли? Это она желала большего.
– И у меня есть для вас еще кое-что. Он прислал это позже с посыльным, когда посольство возвращалось обратно через лес.
Еще до того, как Хидэки передал ей их в руки, она уже знала, что это будет: девятнадцать прямоугольников из дорогого золотистого дерева, перевязанных полоской грубой ткани, выгравированные на них изображения были ей знакомы как линии на собственной ладони.
Она закрыла глаза и покачнулась, прижимая к себе Гумины гадальные карты.
Высохшее поле, умирающий конь, мужчина с вонзенным в спину ножом.
Хидэки назвал ее по имени, и его голос звучал как будто издалека.
Лотос, открывающийся навстречу луне, карающий воин, Императрица с распущенными волосами.
– Сифэн? – с тревогой повторил Хидэки.
И переодетая девушка с глазами, устремленными к звездам, и отмщением в сердце…
– Гума ни за что не отдала бы эти карты, будь она жива.
Сифэн прижала колоду к сердцу. Еще один человек, потерянный для нее. Человек, которого уже не вернешь.
Хидэки вертел в руках рукоять меча, переминаясь с ноги на ногу.
– Мне очень жаль. Иногда те, кого мы любим, покидают нас…
– а иногда мы покидаем их, – перебила его Сифэн, пряча вещи в складках одежды. Она не желала выслушивать общие фразы с пресными утешениями, даже если они были продиктованы самыми лучшими побуждениями. Вэй и Гума оставили ее, и этим было все сказано.
– Вы по-прежнему собираетесь возвратиться в Камацу весной?
Видно было, что воин благодарен за перемену темы разговора.
– Я собираюсь. Мы слишком долго были вдали от дома, и мое сердце тоскует по открытому морю. Сиро надеется убедить Акиру, что там будет лучше растить ребенка; весной море спокойнее, и женщине с младенцем легче будет перенести путешествие.
Представив их всех, уплывающих прочь, Сифэн почувствовала свое безнадежное одиночество. Счастливая семья, последнее звено, связывающее ее с той девочкой, какой она была когда-то и никогда уже не будет вновь.
– Мы обязательно устроим обед в вашу честь, – пообещала она с натянутой веселостью. – Вы будете у нас почетными гостями.
Но даже после того, как они простились и евнухи сопроводили ее обратно в город женщин, тревога не оставляла ее. Она вышла с рукодельем на балкон в надежде, что ледяной воздух поможет ей успокоиться, но необычное для этого времени года птичье пение не давало ей сосредоточиться, и она сдалась. Она провела день, бесцельно прохаживаясь взад-вперед по саду, и с каждым ее шагом камень
