Один из придворных вручил Сифэн зажженную палочку сандалового дерева. Сосуды с ароматными курениями были выстроены в линию, ведущую от дверей до самого трона, который теперь будет принадлежать ей. Возле каждого сосуда была помещена реликвия или изображение одного из Владык-Драконов. Сифэн кланялась каждому из них, шепча при этом короткую молитву, выученную ею в предшествующие церемонии недели, после чего зажигала курения в сосудах. Это заняло довольно много времени, так как протянувшийся через весь тронный зал роскошный алый ковер был уставлен несколькими дюжинами таких сосудов. Император Цзюнь ожидал ее, восседая на большем из двух мерцающих в солнечном свете золотых тронов. Сифэн зажгла курения в последнем из сосудов и вернула придворному сандаловую палочку. Подобрав подол, она осторожно поднялась на три из девяти ведущих к тронам ступеней и преклонила колени, встав на алую подушечку. Прислонившись лбом к следующей ступени, она слышала шелест золотых одежд вставшего со своего места Императора. Придворные замерли, слушая произносимую им нараспев, обращенную к Драконам-Владыкам священную молитву.
– Мы клянемся восходящим солнцем и блеском луны служить вам всегда. Мы ваши дети и ваше сердце, а вы – наша жизненная сила и сам воздух, который мы вдыхаем, – торжественно произнес Цзюнь, заканчивая молитву. – Мы храним веру в вашу мудрость и величие.
– Мы храним веру в вашу мудрость и величие, – шепотом отозвались придворные.
Сифэн поднялась, и вельможа переместил подушечку тремя ступенями выше, после чего Сифэн вновь встала на нее на колени. На этот раз молитву прочитал главный советник Императора. Когда он ее закончил, Сифэн поднялась на помост и преклонила колени непосредственно перед Императором.
– Я дарую Фэн Лу и Царству Великого Леса Императрицу, которая будет служить вам со всем доступным ей усердием.
Он поднял со стоящего рядом со своим трона искусно изукрашенную корону. Она состояла из массивного золотого обруча с пятью зубцами, увенчанными драгоценными самоцветами.
– Я дарую Фэн Лу и Царству Великого Леса Императрицу – дочь деревьев и ветра.
На голову ее опустилась тяжелая золотая корона.
– Встань, моя Императрица, и правь вместе со мной.
Она поднялась, и одновременно с этим евнухи, министры и придворные затянули тихие песнопения, один из вельмож горячо произнес молитву, и несколько придворных осыпали ее лепестками жасмина.
Император и Императрица, встав на колени, отвесили в сторону тронов девять поклонов.
Когда они вновь поднимались на ноги, Сифэн встретилась с ним взглядом и заметила слегка приподнявшийся уголок его рта. Под продолжающиеся песнопения придворных и молитвы одного из вельмож они воссели бок о бок на золотые троны.
Длившаяся часами церемония включала в себя музыку и речи, а также процессию из детей аристократов. Но Сифэн казалось, что она с радостью так и сидела бы всегда на троне подле Императора. Ощущая на голове тяжесть короны и прохладное золото трона под собой, изучающе глядя на толпящихся вокруг придворных, она чувствовала в себе необыкновенную легкость и уверенность, что она наконец-то попала на принадлежащее ей по праву место.
– Свершилось, свершилось, – казалось, пел ветер в ветвях деревьев снаружи.
Двор переместился в пиршественный зал, где была сервирована праздничная трапеза. После торжественных молитв и речей общее настроение стало теперь гораздо более веселым и легким.
Сифэн чувствовала, что в обращенных к ней поклонах и почтительных речах было подлинное преклонение перед ее властью. Она улыбнулась Цзюню, и он ответил ей широкой улыбкой; она почти готова была заплакать о той девочке, которой была когда-то.
Больше всего на свете эта девочка страшилась, что может на всю жизнь застрять в омерзительном Гумином городишке, что предсказанная картами судьба никогда не сбудется. Эта девочка пересекла когда-то насквозь Великий Лес и повстречала королеву тэнгару, которая разглядела в ней больше того, что она о себе знала. Эта девочка любила когда-то бедного парня так, как она не могла любить больше никого на свете, и мечтала о жизни в солнечном краю где-нибудь далеко-далеко.
И вот теперь на ней корона Императрицы.
И рука ее вложена в руку самого могущественного человека на континенте.
Теперь она наблюдает, как придворные едят и пьют, поют и танцуют в ее честь. В честь нее одной.
Последний остававшийся в живых пасынок Императора был отправлен навстречу собственной смерти в далекие земли. Дочь Императора отослали из дворца, и теперь она влачит где-то жалкую жизнь, до которой Сифэн нет никакого дела. А что касается двух избранных наложниц, она уничтожила их обеих. Цзюнь изгнал наложниц, принадлежавших когда-то первому мужу Лихуа, и поклялся никогда не заводить новых, потому что он готов с радостью исполнить любое желание своей новой красавицы-Императрицы.
Она будет править единолично, ведь не осталось никого, абсолютно никого, кто мог бы бросить ей вызов.
Неудивительно, что после дня, насыщенного столькими замечательными событиями, Сифэн удалилась в императорские покои с легким сердцем и в приподнятом настроении. Цзюнь ожидал ее в огромной великолепной спальне, освещенной сотней красных свечей, возлежа на грандиозных размеров кровати, украшенной свежими пионами. Сифэн было приятно ощущая на себе его взгляд, не торопясь, распускать волосы, выпутывая из них драгоценные украшения, как будто вылавливая самоцветы из темных речных вод. Она пропустила между пальцев пряди волос и, неслышно напевая, накинула халат цвета песка в пустыне, такой тонкий, что он казался почти прозрачным. В бронзовом в полный рост зеркале мягкие очертания ее нагого тела напоминали золотисто-розовый плод с нежной тонкой кожицей.
Направляясь к Цзюню, она приостановилась у окна, чтобы насладиться видом лесного царства – ее лесного царства. Это была ее первая ночь Императрицы, владеющей всеми этими землями, хозяйки каждого прутика, листика или ветки, каждого журчащего ручья, каждой пещеры и горы.
Но то, что она увидела и почувствовала, было не просто прохладным и свежим ночным воздухом ранней весны. И это не было перешептыванием верхушек деревьев в отходящем ко сну мирном темном лесу. И не было безмятежным ночным небом с рассыпанными по нему звездами – глазами небес.
Нет, Великий Лес полыхал странным зловещим светом. Она слышала доносившийся снизу гул голосов людей, высыпавших на улицу, чтобы посмотреть на деревья. Они громко перекликались, указывая на таинственное, невероятное зрелище; они задирали головы, и в их восклицаниях слышались смятение и страх.
Прижав руку к сердцу, Сифэн смотрела на фонарики, и, казалось, они смотрели на нее в ответ: тысяча сияющих, ослепительно белых фонариков каким-то образом оказались висящими на деревьях Великого Леса. Они повисли на самых верхних ветках, слишком высоко, чтобы туда мог забраться человек; они весело раскачивались от легкого ветерка, их свет отражался в каждом листе, превращая деревья в гигантские светильники.
И Сифэн понимала так ясно, как если бы перед
