А ведь Нкрума оказался прав.
Здесь есть вода.
Много воды.
Он слышит всплеск, и брызги веером ложатся на лицо. И так хорошо, очень хорошо… закрыть бы глаза и расслабиться.
Нет.
Если он поддастся, то умрет. А ему никак нельзя умирать, он должен сказать Агнии…
Плеть вдруг шелохнулась под рукой, а потом обвила запястье, сжала.
Она голодна.
Так голодна.
Плохо.
Не кормил.
Не гладил.
Не заботился. Бил… Структура повреждена, и если ей не позволят питаться, повреждения станут необратимы.
Позволит.
Чем кормят черные плети? Кровью? Что ж, логично. Пускай себе… Нкруме не жалко, только вот кровь эта отравлена. Она не боится?
Что такое страх?
Сложное понятие.
Умереть.
Яд.
Плеть знает, что такое яд?
Похоже, мозг тоже пострадал. Гипоксия? Действие яда? Или и то, и другое? Но галлюцинации на диво яркие.
Знает.
Она способна синтезировать сложные белковые соединения, которые оказывают подавляющее действие на…
Травить.
Не только. Погрузить в сон. Обезболить.
Обезболить – это хорошо, это не помешало бы.
Быть может, лучше антидот?
Картинки в голове возникали странные, но на удивление понятные. И мозг сам интерпретировал их, создавая иллюзию беседы. А кровь таки пошла горлом, и черная плеть развернулась, собирая капли.
Пускай.
Антидот не помешал бы. Это всего-навсего иллюзия, но почему бы и нет? Хотя бы среди иллюзий Нкрума может получить шанс.
Он его не упустит.
Стало жарче.
А потом холоднее. А потом его согнуло, тело крутило и выворачивало, и кажется, его вырвало темными сгустками крови. И второе сердце оборвалось, а первое заработало, пусть и с перебоями, но хоть как-то… голова кружилась, и в этой круговерти перед Нкрумой появилось такое знакомое лицо.
Правильно.
Он ведь не успел сказать.
Показать.
Ничего не успел, бестолочь хвостатая…
А ведь есть каньон.
И скала.
И солнце, которое медленно поднимается из песков. Тени бегут от него, рисуя удивительнейшие картины на желто-белых барханах.
Свет.
Тьма.
И все оттенки серого.
Звон льда, который ломается, не выдержав столкновения с солнцем… и хрупкая зелень утренних пересмешников, что появляются на трещинах, жадно собирая капли росы. Их бледные листья, покрытые беловатым ворсом, кривятся, сворачиваются в трубки и разворачиваются, издавая при этом звуки, похожие на смех.
Плач.
И плакать не надо, пересмешники не умеют.
Это неправильно.
Как и то, что Нкрума не успел.
Бестолочь.
Верно.
Но когда сердце остановилось, чья-то горячая рука легла на грудь и приказала ему биться. И это тоже было не по закону, но сердце подчинилось.
– Только попробуй мне умереть, – сказали ему. – Из-под земли достану…
Нкрума поверил.
И подчинился.
С женщинами лучше не спорить.
Я видела этот мир с изнанки, но мир не был мне нужен. Какой в нем смысл, если я не способна помочь одному-единственному человеку. Рядом с ним, прижав ладони к щекам, сидела та самая девочка. Сидела и раскачивалась, пела на редкость заунывную песню, полагаю, из тех, которыми героев принято в последний путь проводить.
Нет уж.
Не дождетесь.
Черная кристаллическая плеть, свернувшаяся змеей на груди, проплавила кожу. И я видела тонкие жгутики ворсинок, которые пробили эпителий, углубившись в тело. Я видела, как они дотянулись до сердца и пронзили его, не позволяя замереть. Как вошли в легкие. В нервные узлы.
Это было неприятно.
Страшно.
И необходимо. Я лишь молилась, чтобы у существа этого, оставшегося последним, потерянного и растерянного – его я не могла винить за произошедшее, – хватило сил. А если не хватит…
– Отойди, – велела я девочке, и та подчинилась.
Я же опустилась на влажный камень и, проведя пальцами по холодному лбу того, кто сейчас, как никогда, походил на человека, попросила:
– Только попробуй мне умереть, – и добавила, не зная, что еще сказать: – Из-под земли достану.
Он лежал с открытыми глазами, но видел ли? Зрачки замерли. Радужка расплылась… золотая… И вовсе он не страшный, мой жених, который…
Не умрет.
Я накрыла ладонью создание, которое старательно фильтровало кровь, оставляя в кристаллическом теле своем отраву. Но оно было слишком слабо.
Мало.
Да и принялось за работу с опозданием: яд не только распространился по крови, но успел преобразоваться и принести немалый вред. Органы отказывают один за другим. И мы не справляемся.
Должны.
Я ведь… я ведь так много знаю теперь.
И сила…
Я не верю в магию, но наука от нее мало отличается, так должно же быть хоть что-то… Я требую… я…
Я хлопнула по земле ладонью.
Вода первородная, колыбель жизни, чтоб ее…
Я потянула тонкие нити, выплетая из них нечто, напоминающее кокон. Или это не я, но то, что стало частью меня. Я ведь, та, которая человек, даже не полностью осознавала, что именно происходит.
Быстро.
И еще быстрее.
Водяной пузырь опал, охватывая тело Нкрумы плотной пленкой. Не захлебнулся бы…
Я знаю, что делаю.
Почти.
Вода к воде… первичная структура… изменчива и в то же время постоянна памятью своей… способна заменить, изменить…
Я взялась за голову, пытаясь как-то структурировать мысли, но… Не отвлекаться, если хочу, чтобы он жил. Я ведь не я, но это место вполне способно создать дубля, генетического двойника, который до последней треклятой клетки повторит Нкруму…
Это будет всего-навсего двойник.
Мне же не дубль нужен.
Мне…
Вода понимала. Слышала.
Приняла.
Ждать.
Кто бы знал, до чего это непростое дело – ждать.
– Все будет хорошо, – сказала я девочке, которая все никак не замолкала. – Только не надо больше петь. Пожалуйста. Прости, но это слишком мрачно.
Она замолчала.
Уставилась на меня со… страхом? Отнюдь…
– Что здесь происходит? – спросили меня. И я не удивилась, обнаружив Арагами-тари. Моя свекровь выглядела несколько потрепанной, но довольно-таки бодрой, что, вспоминая о некоторых виденных мной моментах, заставляет ее уважать.
– Я сама мало что понимаю, – сказала я и опустилась на камни. – Садитесь, придется ждать. Честно говоря, не представляю сколько, но у него получится. У нас… у этого места… Вода способна на многое.
– Агния?
Удивление.
И… восхищение?
Вместе с тем ужас… Неужели я стала такой страшной? Или дело не во мне? А в чем тогда? Я провела пальцами по лицу, но все равно не поняла, насколько оно изменилось.
– Это все он, – я ткнула пальцем в остров. – И Древние ваши. Наворотили дел…
– Древние, стало быть.
Арагами-тари все-таки присела и, поманив к себе девочку, обняла ее.
– Как ты?
А та расплакалась. Да уж, Агния, с детьми ты ладить не умеешь. И надо бы что-то сделать, сказать, но я молчала. И они молчали. Долго, наверное, быть может, даже целую вечность. А потом водяной пузырь лопнул, выплевывая мокрого и несколько пожеванного жениха.
Живого.
Мать его, живого.
Правда, не буду врать, что здорового.
Глава 36
Потом было…
Много чего было.
Мы возвращались. Мы бежали, спеша убраться из города до бури, которую я держала, но она, рожденная моей же волей, рвалась с привязи. Я слышала грохот песчаных крыл, и не только я. К счастью, мне не нужно было объяснять, почему пересидеть эту бурю в городе не выйдет.
Хоть бы поместье уцелело…
Нас ждали.
Наверное, это было еще одним чудом, но, завидев серебристую каплю гравилета, я разрыдалась. А старший братец моего жениха мрачно сказал:
– Долго копаетесь. Остальные уже ушли.
И говорил,
