– Мне очень жаль, дорогая, – посочувствовала она Дженни. – Мне так жаль. – Она показала документ, который нужно было подписать: расписка в том, что клиент ознакомлен с возможными рисками, сопряженными с операцией.
* * *Когда доктор Шерман вернулся, он развил бурную деятельность. Врач ввел Дженни сначала валиум, потом промедол; операция прошла быстро, хотя, может, и не совсем безболезненно. По крайней мере у меня возникло впечатление, что лекарства начали действовать уже после окончания операции. Все было позади, а Дженни лежала в полуобморочном состоянии.
– Следите, чтобы она не переставала дышать, – сказал врач, выходя из кабинета. Я не поверил собственным ушам. Разве контролировать ее дыхание – это не его работа?
В документе не говорилось: «У пациента в любой момент может остановиться дыхание из-за передозировки барбитуратов». Но я делал то, что мне велели. Громко разговаривал, растирал жене руки, слегка похлопывал ее по щекам, твердил что-то вроде: «Эй, Дженни! Как меня зовут?» Но она отключилась от внешнего мира.
Через несколько минут к нам заглянула Эсси. Бросив мимолетный взгляд на бледное лицо Дженни, она исчезла, но буквально через несколько секунд вбежала с мокрым полотенцем и нашатырем, который сунула Дженни под нос и держала там, казалось, целую вечность, прежде чем появилось слабое шевеление. Я продолжал громко разговаривать с женой, заставляя ее дышать глубоко, чтобы выход воздуха долетал до моей ладони. Ее кожа была мертвенно-бледной. Я пощупал пульс: 60 ударов в минуту. Стал лихорадочно прикладывать мокрое полотенце к ее лбу, щекам, шее. Наконец Дженни пришла в себя, но было видно, что она очень слаба.
– Ты заставила меня поволноваться, – выдохнул я. Она безучастно посмотрела на меня, словно пытаясь понять, почему это я из-за нее волновался, и снова отключилась.
Через полчаса медсестра помогла ей одеться, и мы поехали домой, получив следующие рекомендации: в течение двух недель Дженни нельзя принимать ванну, плавать, пользоваться тампонами, заниматься сексом.
Сев в машину, Дженни прислонилась к стеклу и безучастно уставилась в окно. Глаза у нее были красные, но она не плакала. Я напрасно искал слова утешения. В самом деле, что я мог сказать? Мы потеряли нашего ребенка. Да, мог убедить ее: мы попытаемся еще раз. Мог напомнить, что многие пары проходят через подобное испытание. Но она не желала ничего слышать, а мне не хотелось ничего говорить. Когда-нибудь мы сможем спокойно обсуждать события этого дня. Но не сегодня.
Я ехал домой по Флэглер-драйв, живописной дороге вдоль побережья Вест-Палм-Бич на северной окраине города, где мы только что были у врача, в южную часть, где находился наш дом. Вода переливалась на солнце, легкий ветерок покачивал листья пальм, синее небо было безоблачным. Прекрасный день, но не для нас. Мы оба молчали.
Когда подъехали к дому, я помог Дженни выйти и уложил ее на диван. Затем направился в гараж, где Марли, как обычно, затаив дыхание, ждал нашего возвращения. Увидев меня, он тотчас схватил свою игрушечную замшевую кость и гордо пронес ее через помещение, отстукивая хвостом ритм по стиральной машине, словно палочкой по ксилофону. Он с мольбой во взоре просил меня попробовать отнять ее.
– Не сегодня, приятель, – сказал я, выпустив его через заднюю дверь во двор. Он долго мочился под мушмулой, потом вбежал обратно, глотнул воды из своей миски, разбрызгал воду и буквально полетел по коридору в поисках Дженни. Я закрыл заднюю дверь, вытер шваброй воду, разлитую Марли, и последовал за ним в гостиную.
Войдя в комнату, замер в изумлении. Я бы мог поспорить на свой недельный заработок, что представшая передо мной сцена абсолютно невозможна. Наш необузданный, вечно возбужденный пес стоял у ног Дженни, положив свою огромную голову ей на колени. Хвост Марли неподвижно висел – это было впервые на моей памяти, когда он не вилял, если кто-то из нас его гладил. Собака смотрела на Дженни и тихонько скулила. Жена погладила Марли по голове несколько раз, а затем спрятала лицо в собачьей шерсти и горько, безудержно зарыдала.
Это единение продолжалось долго: Марли застыл как вкопанный, и Дженни прижимала его к себе, словно огромную игрушку. Я ощущал себя наблюдателем, который подглядывал в замочную скважину интимный момент чужой жизни, и не знал, как мне быть. И тут Дженни, не поднимая лица, протянула мне руку. Я сел рядом с женой на диван и обнял ее. Общее горе объединило нас троих.
Глава 7
Хозяин и животное
На следующий день, в субботу, я проснулся на рассвете и увидел Дженни. Она лежала на боку, повернувшись ко мне спиной, и тихо плакала. Марли уткнулся мордой в матрац – он не спал и пытался выразить свое сочувствие хозяйке. Я встал, сварил кофе, выжал сок из апельсинов, сходил за газетой, сделал тосты. Через несколько минут появилась Дженни в халате. Ее глаза уже просохли; она улыбнулась мне, словно говоря своей улыбкой: теперь все в порядке.
Позавтракав, мы решили прогуляться и сводить Марли искупаться. Если идти к океану напрямую от нашего дома, то не удастся выйти к воде из-за наваленных на берегу валунов и длинного бетонного волнореза. Но стоило пройти полдюжины домов на юг, и волнорез уходил в океан, а за ним открывался небольшой пляж с белым песком и прибитой к берегу щепой – прекрасное место для активной собаки. Оказавшись на пляже, я спустил Марли с поводка и помахал перед его носом палкой. Он смотрел на палку голодным взором и не сводил с нее глаз.
– Взять! – крикнул я и швырнул палку как можно дальше. Марли в один прыжок пересек бетонное ограждение, пронесся по пляжу и бросился на мелководье, поднимая фонтаны брызг. Вот настоящая стихия лабрадоров. Это умение заложено в их генах, ведь именно к этому их издавна приучали люди.
Доподлинно неизвестно, где впервые появились лабрадоры, но точно не на полуострове Лабрадор. Эти сильные собаки-пловцы с короткой шерстью впервые были обнаружены в XVII веке в нескольких сотнях километров к югу от полуострова Лабрадор, на острове Ньюфаундленд. Согласно дошедшим сведениям, местные рыбаки, выходившие в море в своих легких плоскодонках, брали с собой специально обученных собак, которые помогали им тянуть сети и лесы, а также ловить сорвавшуюся с крючка рыбу. Густая лоснящаяся шерсть этих собак защищала их от холодной воды, а умение хорошо плавать, неиссякаемая энергия и способность бережно держать рыбу в зубах делали их идеальными помощниками в суровых условиях Северной Атлантики.
Как собаки оказались на Ньюфаундленде – загадка. Остров явно не был их родиной, однако нет достоверных данных, что собаки попали сюда
