– Эй, танкисты, – закричали снаружи, – где ваш лейтенант? Срочно на КП к комбату!
Соколов вышел, бросил наверх Логунову свой шлемофон и поймал брошенную им пилотку.
– Остаетесь за меня, – приказал Алексей, – осмотрите машину. Установите наблюдение. Сетку подтянуть, а то могут снова налететь самолеты. Я пошел.
Проходя по второй линии окопов, лейтенант понял, что все не так радужно, как ему казалось. Понятно, почему по немецкой пехоте не стреляла батарея 50-мм ротных минометов. Две бомбы накрыли огневые точки минометчиков. Несколько солдат выкапывали убитых, заваленных землей после взрыва. Накрытые плащ-палаткой, лежали окровавленные, черные от налипшей к крови земли фрагменты тел. Повсюду валялись осколки ящиков от мин, искореженные минометные сошки. Из груды земли торчала минометная плита, чуть дальше – окровавленная пилотка, разбитая и разломленная надвое винтовка.
Окопам первой линии досталось тоже, это Алексей видел хорошо. Он помнил, в каком порядке были окопы до бомбежки. Сейчас от траншей и ходов сообщения практически ничего не осталось. Только отдельные стрелковые ячейки и пулеметные гнезда. Артиллеристы с лопатами спешно поправляли брустверы орудийных двориков своих «сорокапяток». Одно орудие торчало из воронки покореженной станиной. Ясно, значит, осталось только три пушки.
– Раненных вон туда, в блиндаж! – распоряжался политрук в порванной гимнастерке с рукой на перевязи. Голос у него был хриплый, он все время грязной тыльной стороны руки вытирал лоб. – Санинструктор уже там. Быстрее, ребята, быстрее. Убитых в воронку.
Подойдя к блиндажу командного пункта батальона, Соколов увидел, что комбату сегодня очень повезло. Три бомбы упали всего в нескольких метрах от его укрытия. Бревна покосились, один край крыши блиндажа съехал, в щель с бревен сыпалась земля.
Сам Парамонов сидел на стуле, ординарец перебинтовывал ему голову свежим бинтом. Майор морщился, но говорил со своими командирами. Соколов доложил о прибытии и остановился за спинами других. Из четверых командиров на КП пришли трое. Значит, еще кто-то из офицеров погиб.
– Ну, все в сборе, – сказал Парамонов, потом поторопил своего ординарца: – Да заканчивай уже, Лемехов, что ты меня как дитя пеленаешь. Фуражку не смогу надеть.
– А вы каску наденьте, – проворчал солдат, закрепляя бинт.
– Ну вот, – майор встал, потрогал голову и повторил: – Все в сборе. Эта атака и предшествующий ей авиационный налет нанесли нашей обороне сильный урон. На правом фланге разбито четыре пулемета, полностью уничтожена минометная батарея, погибла одна пушка у артиллеристов. В центре обороны самые большие потери в людях. Треть стрелковых ячеек уничтожены, много раненых. На левом фланге… Что у тебя там, танкист?
Все присутствующие повернули головы к Соколову. Лейтенант откашлялся. Докладывать ему было нечего, потому что он не удосужился получить доклад у сержанта, который командовал пехотой прикрытия в первой линии обороны. А должен был это сделать первым делом.
– Потери небольшие, – сказал он. – Сейчас готовятся сведения, я доложу вам через пятнадцать минут. Я просто не успел. Мне передали приказ срочно явиться. Танк получил незначительные повреждения, но полностью исправен и готов к бою. В экипаже потерь нет.
– Не успел, – проворчал майор. – Надо успевать. А то получается, что я тебе воевать мешаю своими вызовами. У тебя там свои планы, а у меня – свои.
Через бинты на голове майора проступала кровь, и Соколов понял, что злость комбата – не от его характера, а от боли и осознания, что батальон несет слишком большие потери. Что указанный срок им не продержаться на высоте.
– Дрались все хорошо, – заговорил снова майор. – Удалось подбить несколько машин, что охладило пыл немцев. Самое главное, удалось отсечь пехоту. Пехота залегла, а без нее немецкие танки очень неохотно идут на наши позиции. Научила их война кое-чему. Отдельная благодарность танкисту. Видел, Соколов, твою задумку с затором возле овражка. Хотел ругать, что долго огня не открываешь, а когда увидел, как ты их заставил бортами к нам поворачиваться, одобрил. Молодец, тактически мыслишь, младший лейтенант.
Потери пехоты в окопах перед танком были все же заметными. Выйдя с КП батальона, Соколов первым делом прошел к пехотинцам. Пятеро убитых, восемь раненых, из них четверо тяжело. Легкораненые отказались уходить с позиций. Два пулемета были разбиты. Часть окопов и ходов сообщения завалены землей. Сил на расчистку и восстановление уже не было. Бойцы поправляли свои стрелковые и пулеметные ячейки. Наблюдатели с напряжением смотрели вперед, не покажутся ли снова немецкие танки, не послышится ли гул подлетавших бомбардировщиков.
Вернувшись к своим танкистам, Алексей выслушал доклад Логунова и замер, облокотившись грудью на стенку окопа. Он смотрел на лес, на подбитые сегодня, вчера и несколько дней назад немецкие танки и бронетранспортеры. Силы обороны тают. Пока приходила помощь, они пополнялись, а теперь, как намекнул Парамонов, помощи больше не будет. Еще сутки с небольшим надо продержаться. Но следующий же авианалет может оказаться вообще последним. Или следующая атака.
– Товарищ младший лейтенант, давайте покушаем? – раздался за спиной голос Бабенко. – Уже и обед. Немцев не слышно. Пока тихо, надо бы подкрепиться. Ребята чайку вскипятили на костре. Консервы достали. Я слышал, что кухню нашу тоже разбомбили.
– Да, полевой кухни у нас больше нет, – повернувшись к механику, сказал Соколов. – На КП сейчас решают, как распределить по подразделения оставшиеся продукты. Придется растягивать, экономить.
– На сутки как-нибудь растянем, – без улыбки сказал Бабенко.
Танкисты уселись прямо под открытым небом с котелками и консервами. Бабенко распоряжался, где постелить полотенце, чтобы не класть хлеб на землю, каким ножом открывать консервы. Логунов смотрел на механика и чему-то улыбался.
– Слышь, Михалыч, – наконец спросил сержант, когда экипаж расселся на пустых ящиках от снарядов и принялся уминать консервы, – а у тебя дети есть?
К большому изумлению Соколова, Бабенко не сразу ответил. Семен Михайлович замер с ложкой в руке, подумал, потом очень просто ответил, ни на кого не глядя:
– Есть. Наверное.
– Как это «наверное»? – поперхнулся кашей Бочкин. – Ты что же это? Когда это самое, то…
– Тихо ты, – чуть слышно сказал Логунов и толкнул локтем Николая. Он снова посмотрел на механика-водителя и спросил: – А тебе лет-то сколько, Михалыч?
– Мне? – Бабенко, глядя в котелок, старательно скреб ложкой по стенкам, собирая остатки каши. – Мне уже
