«Подполковнику запаса Дергачеву М. Ф.
Ув. тов. Дергачев, 14 мая с. г., в 15.30 Вам надлежит явиться в распоряжение управления кадров. Каб. № 217».
Он положил на стол листок, покосился на пистолет. Взял «вальтер» в руки, поставил на предохранитель и небрежно сунул оружие в ящик стола. Туда же смахнул злополучный патрон. Усмехнулся и негромко произнес:
— Даже смерть отказалась… Вспомнили, значит. Ну что, костлявая, послужим еще, поработаем? А я всегда говорил: куда они без нас! Без нас им никак!
Глава двадцать пятая
Москва, апрель 2017 года
— Макс? Здравствуй, дружище! Бросай-ка ты все свои дела и приезжай ко мне — дело есть…
Пока мой мастер пера и чернильницы сопел и чертыхался в столичных пробках, я занимался сервировкой простенького холостяцкого стола: виски, чистенькие стопочки, тарелки и тарелочки с очень симпатичного вида закусками. Никаких излишеств нехороших — сыр, колбаска, мясная и рыбная нарезочка, огурчики-помидорчики, зелень. Все, можно сказать, в соответствии с генеральной линией партии — только отечественные продукты. Тьфу ты! Нет, черт возьми, нельзя так глубоко вникать в чужую жизнь, уже Матвеевой присказкой пользоваться начинаю.
Ага, вот и звоночек рассыпается птичьими трелями, видно, не так уж и велики сегодня наши знаменитые пробки. Или Макс и на дорогах умудряется мастерски протиснуться там, где другие стоят часами. Пожалуй, скорее первое. Так на то он и Макс — тезка безумного воина дорог, когда-то блестяще сыгранного молодым Гибсоном.
— Привет, старик! И что у нас за дела? Ты что это сияешь, как медный таз? Погоди, дай, угадаю… Новая мадмуазель? Нет, мимо, ты же не тинейджер зеленый, чтоб по такому поводу отплясывать. Выгодную аферу провернул, то есть, пардон, сделку? Похоже на то. Или, погоди… Да неужели?! «Не пропадет ваш скорбный труд и душ высокое стремленье!» Не пропали — угадал?
— Угадал, угадал, проницательный ты наш, — не стал опровергать я очевидное и жестом пригласил уважаемого гостя к накрытому столу. — Причем, вынужден признать, угадал сразу по двум позициям.
— О, какой дастархан, уважаемый… Катта рахмат, дорогой! — Макс картинно приложил ладонь к сердцу. — А я, не поверишь, как чувствовал — всю ночь библиотека снилась! Как будто я из нее никак выбраться не могу. И машинка печатная — старая, просто жуть. И я вроде как в панике: надо статью сдавать, а у меня беда — по клавишам стучу-стучу, а вместо текста белый лист.
— Да нет никакой беды, успокойся. — Я свинтил пробку, разлил по стаканам и кивнул на край стола, где лежала новехонькая книга — из только что полученных авторских экземпляров. — Вот, дорогой соавтор, можешь потрогать, посмотреть и даже с собой взять! Ну что — за успех нашего предприятия! Теперь можно, дело сделано.
Пока виски благосклонно осматривал темные закоулки наших организмов, мы дружно закурили, и Макс, демонстрируя легкую небрежность и вальяжность мэтра, взял в руки приятно пахнущую новенькую книжку. Всмотрелся в изображенные на обложке мрачноватые своды подземелья, строгого парня в фуражке с васильковым верхом и с «наганом» в руке, название, выведенное рваными мазками красной краски, и удовлетворенно кивнул.
— А что, вполне достойно! «Капкан»! А убивец-то, между прочим, на тебя похож, только моложе. А вот это мне больше всего нравится: «Алексей Забелин, Максим Евдокимов». Заметь, старик, я не в претензии, мне и на втором месте вполне комфортно. Цени мою скромность и великодушие, графоман!
— Я ценю. — В подтверждение своих слов я положил на край стола конверт и легонько подтолкнул его в сторону мэтра. — Здесь и за великодушие, и за скромность, и даже небольшая прибавочка за красивые глаза. Как и договаривались: весь гонорар — твой. Остальное — процент за проданные вещи. Короче, нашел я понимающего, солидного покупателя и на бумаги, и на револьвер. Копия дневника у меня, естественно, осталась, все до единого листочка.
— Послушай, ты же говорил, что старушка просила…
— Говорил, не отрицаю, — кивнул я и разлил еще по граммов пятьдесят. — Но подлинник действительно нигде уже не всплывет, а на книгу — внимание, господа! — я испросил величайшего дозволения ея императорского величества. То есть нашей милой «гранд-маман». И получил его — заметь, совершенно официальным и законным способом. Кстати, парочку экземпляров во Псков-град я уже отправил. Так что, друг мой, «пора: перо покоя просит», можно перевести дух и заняться своими основными делами.
— Это да — давно пора. А то шеф уже намекал мне как-то, что кое-кто изволит манкировать своими обязанностями. Слушай, а твоя бывшая не объявлялась? Забавно было бы эдак издалека полюбопытствовать, нет ли в лагере противника нездорового оживления? Как считаешь, мы не очень-то перегнули?
— Макс, мы ничего не гнули — ни вправо, ни влево! Мы всего лишь озвучили точку зрения товарища Дергачева, не более того. Он имеет право высказаться? Имеет! Потому как у нас свобода слова и вероисповедания. Меня, честно говоря, сейчас другое занимает. — Я изобразил на лице нечто вроде легкой озабоченности. — Дело такое: звонила мне наша милейшая псковитянка…
— И…
— И сообщила, что готова отдать мне вторую часть дневника. То-то я все прикидывал, откуда в бумагах нашего Матвея такие пробелы? Например, о войне почти ничего…
— Что решил? Поедешь с дружеским визитом?
— Ничего пока не решил. Но я подумаю. Обязательно подумаю…
