Постепенно меня одолел сон. Я смежила веки и, уже засыпая, ощутила мимолетное прикосновение его губ к своим.
А может, мне это просто почудилось…
Глава 28. В вихре прошлого
Ночь выдалась холодной и пасмурной. Пока поднимались к развалинам замка по едва различимой в темноте тропке, мои зубы отбивали частую дробь. Пыталась расслабиться — куда там! От волнения сердце билось в груди, как сумасшедшее, и по телу бежала дрожь.
Господи, а вдруг не получится? Вдруг дух Дарвулии не откликнется на призыв ведьмаков? Что тогда? Куда бежать? Кого просить о помощи?
Обратиться к матери Криса? Судя по рассказам ребят, Цецилия — могущественная колдунья. Вот только захочет ли она помогать какой-то незнакомой девчонке? Скорее всего, нет, иначе бы Этери не прятал меня, а уже давно доставил бы в Будапешт.
Наверное, эта Цецилия, как и её сыночек, предпочитает радикальные меры: прихлопнет меня, как муху, — и дело с концом.
Оставалось надеяться, что ритуал пройдёт успешно, призрак наставницы Эржебет смилостивится надо мной и поможет избавиться от колдовской напасти.
Место для проведения обряда было выбрано заранее. Пока Кристиан и Ясмин заканчивали последние приготовления на руинах замка, я забралась на одну из полуразрушенных стен, чтобы полюбоваться ночной панорамой и хоть немного отвлечься от мрачных мыслей. Было страшно, как никогда. Даже несмотря на то, что безумные видения, навеянные Маргиттой, наконец оставили меня. Зато на смену им пришло ощущение, что это всего лишь затишье перед неминуемой бурей.
Долина, поливаемая дождём, который к тому же усиливался с каждой минутой, утопала в густом тумане. Свинцовые тучи расползлись по всему небу, скрыв луну и звезды. Оголодавшим зверем ветер набрасывался на уцелевшие башни замка, пугающе завывал в вышине.
— Ты вся дрожишь. — Этери обнял меня, осторожно прижал к себе.
В его руках стало теплее, но даже присутствие ведьмака не смогло унять дрожь волнения.
— Мне очень хочется верить, что дух Дарвулии отзовется, и в то же время все это кажется таким нереальным. Пообщаться с призраком… Звучит так…
— Бредово? — Венгр прижался губами к моим волосам и обнял ещё сильнее. Я грустно усмехнулась, а он прошептал: — Если сложно поверить в магию, верь мне. Обещаю, всё будет хорошо.
— Ловлю на слове, — вяло отшутилась я и услышала недовольный окрик Эчеда:
— Эй, голубки! Мы вообще будем проводить ритуал или как?
— Пойдём. — Этери спрыгнул на землю, помог спуститься мне и повторил ласково: — Скоро всё закончится.
Кристиан стоял, прислонившись плечом к замшелой кладке, и лениво поигрывал ножом с длинным тонким лезвием. Заметив, что я не в силах оторвать взгляда от тусклой глади клинка, негромко усмехнулся и изобразил шутовской поклон:
— Вашу ручку, мадам.
— А без кровопролития никак? — страдальчески вздохнула я.
— Но ведь в этом и самый кайф.
Велев мне встать в центре начертанного круга, границы которого уже почти размыло дождём, Эчед забрал у Даниэля артефакт. После чего напомнил, что всё ещё просит моей руки (хорошо хоть, без сердца в придачу) и, не размениваясь на сантименты, провёл острым лезвием по раскрытой ладони своей несостоявшейся жертвы.
Я зашипела от боли. А ведьмак, сохраняя невозмутимый вид, передал оружие Этери. Сжал мою ладонь в кулак, при этом гипнотизируя пронзительным взглядом своих колдовских глаз, и принялся ждать, пока кровь, медленно стекая по стенкам чаши, покроет ее дно.
— Полдела сделано, — заявил обнадеживающе и посоветовал перевязать рану бинтом, который мы предусмотрительно захватили с собой в дорогу.
Покончив с инструктажем, Керестей последовал примеру Этери и принялся пускать кровь себе любимому, чтобы добавить ее к уже имеющейся в артефакте. Кровь ведьмаков, вкупе с заклятием, должна была пробудить дух колдуньи и явить ее нашему взору. Моя же нужна была для того, чтобы создать незримую нить, связующую меня с чашей, в которую при успешном завершении ритуала и вернется сила.
Этери и Даниэль встали поодаль. Выйдя за пределы круга, Керестей обратился к Ясмин, замершей у меня за спиной.
— Готова?
— Да. — Тихий мелодичный голос ведьмы смешался с голосом колдуна.
Я прикрыла глаза. Постаралась сосредоточиться на словах заклинанья, создававших волшебную вязь, напитывавших собой воздух, каждый закуток мрачных руин.
Голоса ведьмаков становились все громче, слова звучали подобно песнопению. Границы круга, уже почти неразличимые, вдруг вспыхнули ярким пламенем. А в моём сознании, словно огненные языки, заплясали давние воспоминания…
— …Бабушка, а что это такое? Какое-то варенье? А почему оно такое синее? — Я сижу на высоком стуле, беззаботно болтаю ногами и наблюдаю за тем, как самая главная хранительница домашнего очага достает с верхней полки банку с чем-то совсем не аппетитным. Еще вчера бабушка обещала испечь черничный пирог, вот только на чернику это ультрамариновое нечто совсем не похоже.
Бывать на чердаке мне доводится нечасто, родители запрещают сюда лазить. Да и дверь постоянно заперта. А тут… Бабушка сама меня привела, и теперь я, пользуясь случаем, усердно верчу головой, рассматривая ее сокровища. На языке крутится множество вопросов, но, наученная горьким опытом, понимаю, что большинство так и останется без ответов. Вот и стараюсь сдерживать любопытство, хоть и получается это не очень.
— Нет, милая, это не варенье, — мягко отвечает женщина в простом ситцевом платье. Шагнув со стремянки, ставит банку с его непривлекательным содержимым на стол. Откручивает крышку, и чердак тут же заполняет резкий травяной запах с примесью чего-то горького.
Я демонстративно морщу нос:
— Фу! Мы ведь не будем это есть?
— Нет, Эрика, есть точно не будем, — смеясь, успокаивает меня бабушка. Возвращается ко мне, протягивает руку, перепачканную в ярко-синей гадости, отчего я начинаю кривиться еще больше. Мотнув головой в немом протесте, сильнее вжимаюсь в спинку стула. — Сиди смирно, милая, — чуть строже повторяет Тереза, и мне ничего не остается, как послушно замереть. А она принимается рисовать на моем лице кашеобразной субстанцией какие-то закорючки, при этом негромко бормоча: — Мама требует, чтобы я забрала твой дар. Я ей пообещала…
— А почему мама хочет что-то у меня забрать? — доверчиво поднимаю на бабулю глаза.
— Ей больно. Больно от того, что у тебя есть то, чего никогда не имела она… Аня просто не понимает, какая в тебе сокрыта сила. И я не вправе ее у тебя отнять.
— Но ты ведь пообещала. — Мне непонятно, что это за дар такой, от которого мама мечтает меня избавить, и почему бабушка продолжает мазать моё лицо и руки какой-то липкой кашей, от резкого запаха которой так и тянет чихнуть.
— Однажды я уже нарушила самую важную в своей жизни клятву, — бабушка тяжело вздыхает. Возвращает банку на стол и продолжает с печалью и тоской в голосе: — Со своей совестью я уж как-нибудь договорюсь. И мы ведь маме… ничего не
