— Мы не можем вводить один закон для слабых, другой для сильных, — говорил Эйзенхауэр, — один для тех, кто против нас, другой для наших друзей. Закон должен быть один для всех, иначе не будет мира.
5 ноября британские и французские парашютисты высадились в Порт-Саиде. А 6 ноября Энтони Идену уже пришлось согласиться с прекращением огня, на сутки раньше намеченного, потому что у Англии не осталось денег на войну. За несколько дней Англия потратила четыреста двадцать миллионов долларов из резервов.
6 ноября, в день президентских выборов, Эйзенхауэр попросил соединить его с британским премьер-министром, а секретаря записать ход беседы.
Иден разговаривал с Эйзенхауэром, как младший офицер с генералом.
— Я рад, — сказал президент, — что вы нашли возможным прекратить огонь. Это открывает путь к переговорам.
— Относительно переговоров, — начал было Иден.
Но Эйзенхауэр его прервал.
— Подождите минуту. Сейчас я вам скажу, чего я добиваюсь. Я не дам Египту все это затянуть. Все технические детали можно уладить быстро. Когда Хаммаршельд (генеральный секретарь ООН. — Авт.)появится со своими миротворцами, вы, ребята, должны быть готовы уйти очень быстро.
— Я бы хотел, чтобы там были американские войска. Неужели мы все должны уйти?
— Я не хочу, чтобы войска великих держав участвовали в миротворческой операции. Я боюсь, что красные ребята потребуют своей доли…
— Могу ли я считать, что все разногласия в прошлом? — спросил Иден.
— Теперь вы можете звонить мне в любое время, — великодушно позволил Эйзенхауэр.
— Если я переживу сегодняшний день, я вам завтра позвоню. Как у вас дела?
— Все мысли заняты Венгрией и Ближним Востоком. Не знаю, чем кончатся выборы. Надеюсь, все будет хорошо.
— Как Фостер?
— Очень неплохо. Он быстро выздоравливает.
Операция, которую так долго готовили, провалилась.
Англичане чувствовали себя униженными.
— Я бы, наверное, не стал этого затевать, — заметил Уинстон Черчилль, — но я бы точно не остановил бы операцию.
Как вообще могло произойти, что человек, который всю жизнь исходил из того, что любые цели надо достигать дипломатическими путями, решился на войну?
Не было ли причиной тому его нездоровье? Энтони Иден был измотан, находился в постоянном напряжении. В начале октября его мучила лихорадка, возможно, она ослабила его. Говорили, что жена давала ему слишком много лекарств. Он терял контроль над собой, бросался в подчиненных чернильницами и корзиной для бумаг. Идена мучили сильные боли, и он в больших количествах принимал болеутоляющие препараты. Затем ему приходилось прибегать к бензедрину, чтобы взбодриться.
После окончания военных действий, хотя страна бурлила, жена уговорила его отправиться на отдых. Все говорили, что Иден не имеет права уезжать, нужно быть на месте и сражаться с критиками правительства. Но Кларисса знала, что мужа нужно увезти.
Отправляясь за океан, Иден извинился перед согражданами:
— Мне не по себе от того, что в такое время я должен покинуть страну, но врачи настаивают, и я должен ехать.
Они поехали на Ямайку, где проводили время с автором романов о Джеймсе Бонде писателем Яном Флемингом и его женой Анной, друзьями Клариссы. Здоровье Идена было окончательно подорвано. Он страдал бессонницей, и вернулись боли в животе. Три врача — один за другим — осмотрели его, и каждый сказал одно и то же: Иден не сможет исполнять свои служебные обязанности.
8 января 1957 года Кларисса отвезла мужа к королеве, чтобы он подал в отставку. Ему было пятьдесят девять лет, Клариссе тридцать шесть. Для него это была катастрофа. Он столько лет мечтал стать главой правительства и так быстро потерял эту должность.
В апреле он поехал в Бостон на новую операцию, одну из многих, которые его ждали. Будущее было не ясно, у них не было даже своего дома. Но Кларисса радовалась тому, что наконец-то Энтони с ней и не надо делить мужа с политикой. Она сама готовила. Соседка приходила убираться. Потом Энтони засел за мемуары. Он вновь был занят, это принесло деньги, но Кларисса была огорчена. Энтони опять принадлежал не ей, и в доме опять появилась масса людей, которые привозили ему бумаги. В 1961 году Иден принял титул графа. В 1976 году его состояние резко ухудшилось. Он умер 14 января 1977 года, немного не дожив до восьмидесяти.
Идена сменил Гаролд Макмиллан, который в войну служил в Северной Африке вместе с Дуайтом Эйзенхауэром, что позволило восстановить отношения между двумя странами. Когда после назначения премьер-министром Макмиллан отправился в ресторан, чтобы насладиться устрицами и шампанским, он получил личное сердечное послание из Белого дома.
Война на Ближнем Востоке совпала с другой драматической историей 1956 года — восстанием в Венгрии. Венгры желали очищения от сталинского наследства. Интеллигенция требовала смены руководства, в первую очередь — хозяина страны Матьяша Ракоши, и реабилитации всех репрессированных в сталинские времена.
После смерти Сталина новый председатель Совета министров Маленков посоветовал венграм поделить посты руководителей партии и правительства. Матьяш Ракоши остался первым секретарем ЦК Венгерской партии трудящихся. Известный экономист Имре Надь возглавил правительство. Надь попытался провести либерализацию экономического курса, улучшить положение в деревне и отказаться от программы сверхиндустриализации. Он увеличил зарплату рабочим, разрешил крестьянам выходить из кооперативов.
«Премьер-министром назначили Имре Надя, — писал будущий президент Венгрии Арпад Генц. — И случилось чудо — Имре Надь впервые за пять лет назвал вещи своими именами. Миллионы людей в прямом смысле слова рыдали у репродукторов».
Но его противники во главе с Ракоши оказались сильнее. Прежде всего потому, что в Москве произошли важные перемены. В феврале 1955 года Хрущев убрал Маленкова с поста председателя Совета министров, показав, что партийный аппарат важнее правительства. Так же поступил в Венгрии Матьяш Ракоши. Надя как «правого уклониста» сняли со всех постов, вывели из политбюро и из ЦК.
Но его усилиями в Венгрии уже исчезла атмосфера страха. Интеллигенция искала пути выхода из кризиса. Это вызывало возмущение советских дипломатов. Они глазам своим не верили, читая призывы к свободе и требования наказать палачей, хозяйничавших в стране в сталинские времена.
В начале октября в Будапеште перезахоронили останки расстрелянного
