Но если с наличностью возникали проблемы, они, бывало, делали исключения. Койоты ведь торгуют надеждой, и надежда необоснованная, неутолимая просто-напросто стоит дороже. Койоты расписывают клиентам Страну Великих Возможностей и просто забывают упомянуть, что шанса урвать от них хоть кусочек тебе не представится никогда. Потом они берут плату, сваливают тебя посреди нигде и на прощание всаживают пару железных.
Ему случалось производить зачистку в пустыне: высушенные тела, пергаментная кожа, деформированные кости… Под каким-нибудь креозотовым кустом на краю оврага. Кожа так высыхала, что частенько шла трещинами во все стороны от пулевых отверстий. Конечно, не будь они мертвыми, искать было бы нечего. Хотя некоторые из найденных еще могли открыть глаза или даже заговорить.
Возможно, у нее и был шанс – например, в темноте. С виду – обычный уличный недокормыш с некоторыми проблемами со щитовидкой. Особенно если совсем без света и из машины на большой скорости – да, вполне может быть.
Зря она покинула родные края. Ей полагалось сейчас умирать в пустыне. Или даже уже умереть, обратиться в пыль, развеяться по округе на крыльях горячего, как из топки, ветра.
Тело ее было словно сделано из проволоки – или из гигантских трубочных ёршиков. Длинные тощие ноги гнулись под корпусом, как складной плотницкий метр, и суставы все были на неправильном расстоянии друг от друга. Руки-веревки обвивались вокруг плеч и, в отличие от ног, суставов, кажется, не имели вовсе – ну, или это угол сгиба делал их похожими на щупальца.
А еще она была белой. Не европейски-белой и даже не альбиноской, а белой, как снятое молоко – с синеватыми тенями, от которых ее кожа выглядела почти прозрачной. Белой, как рыбье брюхо.
Из одежды на ней была только фланелевая рубашка в клетку с оторванными рукавами, размера, судя по всему, XXL «для высоких». Местами вылинявшая до бесцветности – уличный свет из незадернутого окна отражался от этих пятен. Тело под рубашкой было маленькое, худенькое, детское. Голова, если смотреть на нее сверху, представляла собой сплошной грязный ком молочайного пуха: тонкие, бело-седые волосы, кажется, до смерти устали продираться из скальпа наружу.
Офис был пуст. Посреди комнаты стоял на торце старый металлический стол. В углу возвышалась падающая башня из пустых картотечных ящиков. По всему полу валялись мятые коробки с конвертами – наверное, с полдюжины; их содержимое, все грязное, в пятнах, разлетелось вокруг. И, тем не менее, комната была живой – что-то двигалось в ней, легко, мелко, переливчато.
Это была вода. Она струйками стекала по стенам, бежала маленькими ручейками по виниловому полу, шлепалась крупными каплями с потолка. Вода из ниоткуда – из нее.
Он подумал: это не сработает, и услышал поспешно слетающие с губ слова:
– Я пришел, чтобы отправить тебя домой.
Как только один из этих бедняг превращался в его работу, никакого «отправить домой» уже не было.
Левая рука вверх, ладонью к ней. Нужно только выстрелить.
Молочайный пух медленно качнулся назад, из-под него выглянуло лицо. Мелкие черты на выступающем черепе под плоским, покатым лбом, так что все лицо собиралось вокруг сбегавшего посередине носового гребня. Зато глаза были совсем не маленькие. Серые, как камень, без белков и видимых зрачков, глубоко посаженные диски размером в половину его ладони.
Она открыла маленький безгубый рот, но он ничего не услышал. Она облизнула отверстие бледно-серым остроконечным языком и попробовала еще раз:
– Tú es un mortal[90].
Всего несколько слов тонким голоском маленькой девочки, с придыханием, но их все равно хватило, чтобы он уловил знакомый акцент.
В голове было легко и странно, в ушах звенело. Срочно звуковые настройки… дьявол, где носит эту Хизме?
Но он знал, что это такое. И ему было страшно.
Она была совершенно беспомощна, не шевелилась и даже как будто его не видела. Нужно только воспользоваться оружием, и в следующее мгновение в ней засядет сотня крошечных стальных иголок. Смерть от заражения крови за тридцать секунд – или меньше. Гораздо быстрее и чище, чем у койотов с их огнестрелкой. Почему же он не стрелял?
Он попытался еще раз, теперь по-испански, словно от этого слова станут правдивее.
– Я отправляю тебя назад.
Что-то в районе ее лба, в уголках глаз отразило надежду. Она вдруг затараторила, но он не понял ни слова. Зато узнал сам язык – индейский, на нем еще бабушка разговаривала. Как он называется, один черт знает – для abuela[91] это была просто речь, а испанский – городской язык, который так ей до конца и не дался.
Голосу своему он не доверял, поэтому просто покачал в ответ головой. Уж это-то она поняла? Левая рука уже устала торчать вперед и затяжелела.
Через тупой животный ужас внезапно проступил гнев. Она же пытается обвести его вокруг пальца! Узнала как-то, откуда семья его матери, и теперь в игры играет. Не надо, чтобы она понимала – надо просто ее пристрелить!
– Ты не из Народа, но ты – от земли, – она перешла обратно на испанский, и в голосе ее звучало разочарование. – Ты не можешь отправить меня назад, в место, которого больше нет.
– И кто в этом виноват?
«Не разговаривай с ней!» Но он слишком разозлился.
– Я не знаю, кто, – она покачала головой: похоже не столько на «нет», сколько на лошадь, отгоняющую мух. – Но источник исчез. Вода ушла к пяти высоким деревьям ниже камня. Ивы умерли, когда не смогли больше достать до нее.
Ивы и американский тополь – они всегда отмечают грунтовые воды, как геодезические флажки, разбросанные по засушливым регионам. Ему вспомнились ивы в холмах за бабушкиной деревней…
– Так ты решила перебраться на север и здесь тоже выпить все досуха?
– ¿Que?[92] – ее белый плоский лоб нахмурился нет то от гнева, не то от удивления. – Как я могу выпить то, что здесь? Здесь же все совсем другое – и вода, и земля, и камень!
На это должен быть правильный ответ, и те, кто послал за ней охотника, наверняка его знали. Но он – он даже не очень понимал, о чем она спрашивала, куда там отвечать. Да ничего не отвечать, дубина! Что, ожидал чего-нибудь вроде «Sí, sí[93], я пришла воровать ваше добро»? Они оба знали, зачем она здесь. Стоит ей только двинуться, и он активирует оружие.
– Мы храним, а не используем. Как же это сказать… – она быстро моргнула, три раза, и он подумал, что у ее племени это, наверное, как у нас посмотреть пустым взглядом в пространство, пытаясь
