Посмотрим! Держись!
Пятки Мэй крепко обхватили его бока.
Все же, в небе он — словно тюлень на суше. В сорок лет учиться летать, это все равно, что в сорок лет учиться ходить. Сложно. Все не так. Только недавно решился попробовать с Мэй на спине, до этого боялся ее уронить, рухнуть, запутаться. И сам-то с трудом. Высоко и по прямой — еще ничего, но виражи и посадка выходили не всегда гладко, первое время случалось и через голову кувырнуться, и все ноги отбить. Но сейчас лучше.
— Туда! — велела Мэй, указывая рукой.
Они сделали круг над холмом.
С запада пологий склон, удобно подвести дорогу. На соседнем склоне разбить виноградники. Хорошее место.
Они приземлились в траву, и Мэй на ходу спрыгнула, побежала смотреть.
— Нравится? — позвал Ренцо, обернувшись человеком, немного придя в себя.
— Да!
Мэй замерла, раскинув руки, подставив солнцу лицо, закрыв глаза. Вытянувшись, словно прислушиваясь. Вдыхая полной грудью.
— Это именно то! — довольно подтвердила она.
Они осмотрели всю долину Орхи с притоками, все, что было в их распоряжении, но найти нужного долго не могли. Или место не удобное, или почва не та, слишком сыро, плохой доступ к воде, далеко от дорог, то какие-то подземные источники Мэй не нравились… да мало ли. Но этот холм она была готова признать сразу.
— Будем строиться здесь? — спросил Ренцо, подошел, обнял ее сзади. И Мэй прижалась к его груди.
— Да. Тебе нравится? Смотри — какая красота!
Неподдельное восхищение в ее голосе.
Правда красиво — холмы, покрытые зеленой травой раскинулись до горизонта. И воздух прозрачен до звона, пахнет травами.
— Только из-за красоты? — он усмехнулся, поцеловал Мэй за ухом, поглаживая ладонью ее живот.
Сейчас он готов был согласиться на все, что она только пожелает, даже если потом придется пожалеть. Но Мэй плохого не выберет.
— Не только, — серьезно сказала Мэй. — Здесь земля отвечает мне, я слышу ее. Это хорошее место. Правильное. Ты не чувствуешь?
Ренцо покачал головой.
— Договорились, — и поцеловал ее в шею, а Мэй тихо хихикнула, щекотно. — Тогда сюда будут смотреть окна нашей спальни, на реку, и просыпаясь, ты будешь видеть все это.
Удивительно хорошо. И эта земля, и приближающийся вечер, и Мэй рядом… и все безумные планы на жизнь вперед. Счастье…
Конечно, забот теперь на долгие годы, строить придется с нуля. Дома и дороги, все необходимое, возделывать землю, разбивать виноградники.
Но они справятся.
В Хатоге уже наняли около сотни рабочих, готовых взяться за дело. И несколько хороших специалистов из Илоя.
Скоро здесь поставят палатки, потом возведут временное жилье. Замков им, конечно, не надо, но хочется просторный каменный дом с большими окнами и широкой террасой, чтобы сидеть вечерами. Их дом. Где все будет так, как они хотят. Где они останутся вместе…
— Тебе не холодно? — тихо спросила Мэй, накрыла его руки своими.
Ренцо так и стоял голый, обернувшись, но так и не успев одеться. Сумка с одеждой лежала рядом.
— А тебе?
Он осторожно потянул застежку на ее рубахе, Мэй одета почти по-мужски, так удобнее летать.
Она вывернулась в его руках, повернулась лицом, прижимаясь бедрами к его бедрам… Довольная.
— А ты знаешь, что мы должны остаться здесь на ночь? — хитро сказала она. — Первая ночь особенно важна. Чтобы земля приняла нас, чтобы все удавалось и урожаи были хорошие, нам стоит совершить обряд и даже принести жертву.
— Жертву? Отдать земле кровь?
Нет, он, конечно, знал, но хотелось подразнить чуть-чуть.
— Не-ет! — Мэй звонко засмеялась. — Кое-что другое! Тебе понравится.
Золото плавилось в ее глазах.
Ему и сейчас нравилось. Все это.
— А что, нам обязательно ждать ночи? — спросил он, не желая ждать и уже стаскивая с нее рубашку.
— Не обязательно, — согласила она. — Но ночью стоит повторить. Для верности.
— Я готов.
Он улыбался. Было так хорошо…
А земля… та самая каменистая земля, вдруг оказалась удобной и теплой, словно перина, принимая их, и такою мягкой, шелковистой — трава. Тихо шуршал ветер… в такт, и в заводи внизу пели лягушки. Правда, лягушек Ренцо не слышал, было не до того. Только сбивчивое дыхание Мэй и ее тихие стоны… ее горячее гибкое тело в его руках, ее объятья. Больше ничего не имело значения. Больше ничего в эту ночь.
;Теперь это их земля. Их дом, их сады, их дети, когда придет время. Все беды и радости, без которых невозможна жизнь. Навсегда.
И незаметно село солнце за холмы, вышла луна. Россыпь бессчетных звезд вышине.
А потом они полезли купаться в ночной реке, а потом, замерзнув, стуча зубами, разожгли костер, и, одевшись, наконец, сидели, греясь у огня. Жизнь казалась такой простой, и все что было — было не с ними, и все что будет…
А потом — будет новый день.
