Я…
У меня руки дрогнули.
— Проверь? — предложил он. Ни капли не сомневаясь.
Бонус. Утро Пенелопе
Волк ждал ее на улице, сидел на каменной брусчатке у забора.
— Опять ты? — удивилась Пенелопе. — Что ты здесь делаешь в такую рань?
Волк поднялся на ноги, сонно потер глаза.
— Не спится что-то, — сказал он, едва удержавшись, чтобы не зевнуть во весь рот. — Решил тебя подождать, поговорить. Ты ведь на рынок? Я могу помочь, понести покупки.
— Я не собираюсь покупать столько, что будет тяжело нести.
Она всего-то и планировала — свежего хлеба, небольшую дорадку на обед и пучок свежей зелени. Когда живешь одна — много ли надо?
Волк упрямо засопел, переступил с ноги на ногу.
— Я просто помогу, — сказал он. Попросил.
Пенелопе вздохнула.
Она знала, что с волком будет непросто. С ними всегда непросто. Раньше помогал Арру, но сейчас его нет рядом, он в больнице, а остальным нет дела… эх, главное, чтобы он вообще выжил, с волком она как-нибудь разберется сама.
В этот раз все было не так.
И очнулась она не в кровати, как полагается, а на пирсе… кругом куча народу, суета, гильдия, стража… И Арру — голый, полумертвый, весь в крови, он стоит на коленях и держит ее на руках… «Вера! Вера…» — зовет отчаянно. И сердце разрывается — но это просто отголоски чужих эмоций. «Привет, Арру, — сказала она тогда. — Это уже я». И он… он так зажмурился, почти всхлипнул, ей показалось…
Что случилось там у них? Воспоминаний почти нет, а те, что есть — совершенно не вяжутся и не складываются. Не понять. Все заняты своими делами, а объяснять ей — никто не торопится. Да и нужно ли? Это не ее дело. Она даже не случайный свидетель, она в этом деле почти вещь… Не важно. Недельки две отдохнуть, пожить для себя, и новая работа уже ждет… Как обычно. Пенелопе не жаловалась, она привыкла.
Волка она тоже помнила.
И помнила даже не жаркие ночи, хотя и ночи были тоже. Но… как он берет ее за руку, так бережно, какие у него шершавые пальцы. И как заглядывает ей в глаза. И: «Если можешь, просто поцелуй меня, на удачу. Я ведь не слишком многого прошу?» Искренне и осторожно. А потом, как он лежит на земле, и руки его туго стянуты ремнем, он дрожит, весь мокрый от пота, а она… нет, не она, конечно, та женщина, гладит его по плечу, так: «ш-шш, все хорошо».
Все не так, как обычно бывает.
А еще, внезапно, помнила как тепло и уютно в его объятьях, помнила его запах, прикосновения, такие удивительные, взволнованный стук его сердца… Это чужие воспоминания, но в этих воспоминаниях ей было хорошо.
Чужие…
Волк ждал.
Марко. Его зовут Марко. Он центурион. Но только, отчего-то не в военной форме, как все они, а в гражданском.
— Я провожу? — тихо попросил он. — Я не сделаю ничего плохого, Пина… Лопе. Ты ведь Лопе, да? Просто мне, наверно, нужно с кем-то поговорить, иначе я сойду с ума.
Ему действительно нужно, она видела по глазам. Это важно для него.
И ей тоже.
— Хорошо, — сдалась Пенелопе. — Проводи. Только держи свои руки подальше от меня. Договорились?
И повернулась, пошла по улице к рынку.
Невольно напрягаясь, ожидая, когда он нагонит.
Они вечно тянутся облапать, и, не останавливаясь, задрать ей юбку, свято веря, что она не может быть против. Конечно, ведь еще буквально вчера она против совсем не была, и наверняка… Кому интересно, что вчера это была еще не она.
Волк демонстративно сунул руки в карманы, пошел рядом, соблюдая дистанцию.
— Лопе? — спросил он. — Лучше ведь «Лопе», да?
Далось же ему!
— Можно «Пина», — пожала плечами она, неожиданно для себя. — Это все равно мое имя.
Если закрыть глаза… То, как он это произносит: «Пина, я люблю тебя…» — в этом есть какое-то волшебство. Остаточные воспоминания, конечно, скоро все развеется и уйдет.
Но пока волк тихо и смирно шел рядом.
— Я понимаю, что ты меня не знаешь, — говорил он, — и я знаю совсем не тебя, но меня к тебе тянет, и я ничего не могу с этим поделать. Я не трону тебя, не думай. И вообще, скоро уеду… Но, может быть, ты дашь мне один шанс?
— Пустить тебя в свою постель, и ты докажешь мне, что лучше тебя никого нет?
Сколько раз ей предлагали такое!
Он почти обиделся.
— Нет! Ну… нет, Лопе, я о другом. Узнать друг друга. Вдруг, это судьба?
— Судьба? А через две недели ты уедешь в Джийнар?
— В Илой, — хмуро сказал волк. — Не знаю, когда. Как только Рой придет в себя, так и поедем, вместе с Китом. Как скажут. Мне ведь придется давать показания Ла Супреме.
— Понятно, — сказала она, Джийнар или Илой, но для нее нет никакой разницы. — Может быть, хоть ты расскажешь, что у вас случилось?
Она ведь тоже имеет право знать?
Хотя в ее жизни это ничего не меняет…
— Расскажу! — согласился волк с энтузиазмом. — А ты не знаешь? Тут же всю Гильдию перевернули с ног на голову…
Ему нужен был повод, чтобы поговорить, и он за этот повод ухватился.
Надо отдать должное — ничего личного, только факты. Словно видел все это со стороны, словно они оба не были участниками. Словно никаких горячих ночей, никаких прогулок под луной… О Карнавале, о драконах, о Гильдии, о том, как ломают чужое сознание… хотя и об этом краем, без подробностей, чтобы не смущать. Легко.
Он был немного странный и немного милый… хотя нет… не странный, просто не такой, как она привыкла. А, может быть, он раньше и был таким же, как все прочие, просто история повлияла… Ему тоже пришлось нелегко.
Он шел рядом. По пустым улочкам даже не слишком близко, и лишь в толпе — почти касаясь ее плечом, но не касаясь руками. Руками — только один раз, когда навстречу неслась груженная ящиками повозка, и Марко чуть прикрыл, отводя в сторону. И тут же отпустил.
Марко.
У него были желтые, как у всех волков, глаза, черные кудрявые волосы, и щетина на подбородке. И такая открытая честная улыбка, от души. Желание понравиться, без тени заигрывания.
Он рассказывал про Тай-да-Каат и дальние земли. Очень старался развлечь своей болтовней и увлечь… Он так смотрел на нее… словно пытался сам для себя понять что-то важное. Словно искал в ней что-то. Находил? Пенелопе не знала ответ. Но постоянно ловила себя на том, что улыбается ему в ответ.
На рыбном рынке она неожиданно купила здоровенную треску, какую одной точно не съесть, и еще немного морских блюдечек. Отдала потяжелевшую корзинку волку, пусть несет, раз уж он все равно здесь. Он обрадовался.
Он так смотрел на нее… на нее так никто
