Автор этой книги – Джеки Хуарес; у нее вышло и еще с полдюжины книг, и все с такими же пронзительными – железом по стеклу – названиями; например, «А ты заткнись и сядь, босая и беременная: Какой хотят тебя видеть религиозные правые», или – это самое любимое название Патрика и Стивена – «Ходячая матка». Рисунок на обложке последней книги просто чудовищен.
В данный момент я вижу, что Джеки сердито кричит на интервьюера, которому, видимо, не следовало произносить слово «феминаци».
– Вы хоть понимаете, что получится, если убрать корень слова «феминистка» из вашего «феминаци»? – И, не дожидаясь ответа, Джеки снова кричит: – «Наци»! Вот что у вас получается. Так вам нравится больше?
Интервьюер не отвечает, он совершенно растерялся.
А Джеки, не обращая на него внимания и уставившись своими безумными, сильно накрашенными глазами прямо в камеру, кричит, и мне кажется, что смотрит она прямо на меня.
– Дамы, вы понятия не имеете! Вы, черт возьми, даже не задумываетесь о том, что мы уже ступили на скользкий склон, по которому очень скоро скатимся к совсем уж доисторическим временам и нравам. Ей-богу, девочки, вам стоит об этом подумать! Подумать о том, где окажетесь вы – и ваши дочери! – когда те, кто нами правят, запустят время вспять. Подумать о выражениях «с дозволения супруга» и «с согласия отца». Подумать о том, что, проснувшись однажды утром, вы обнаружите, что у вас ни в чем нет права голоса. – После каждого предложения Джеки делает выразительную маленькую паузу и крепко стискивает зубы.
Патрик целует меня, желая спокойной ночи.
– Я пойду, детка. Мне завтра вставать ни свет ни заря. Деловой завтрак с одним большим человеком сама знаешь где. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, милый.
– Господи, дали бы ей таблетку успокоительного, – бурчит Стивен, но на экран по-прежнему смотрит. Теперь у него на коленях пакет с чипсами «Дорито», и он прилежно ими хрустит, сует в рот по пять штук разом, а я, глядя на него, с завистью думаю, что быть подростком не так уж и плохо.
– Заедаешь мороженое чипсами, деточка? – издевательским тоном замечаю я. – У тебя же вся физиономия прыщами пойдет.
– Десерт чемпионов, ма. Слушай, может, нам что-нибудь другое посмотреть, а? Меня эта тетка просто в тоску вгоняет.
– Да, конечно. – Я сую ему пульт, и Джеки Хуарес умолкает, сменившись всего лишь повтором сериала «Династия Дак».
– Ей-богу, Стив… – Я с отвращением вижу, как на экране один бородатый человек-гора в камуфляже сменяет другого, философически рассуждая о политике.
– Да-а. Они что там, совсем охренели?
– Лучше сказать «спятили», «сошли с ума». Следи за своим языком, пожалуйста.
– Да я же просто так, мам. Господи! Да ведь таких людей и на свете-то не бывает.
– А ты в Луизиане никогда не бывал? – Я отнимаю у него пакет с чипсами. – Отдай. Все мое мороженое твой папочка слопал.
– Мы же ездили в Новый Орлеан на Mardi Gras[6] два года назад. Знаешь, мам, я начинаю тревожиться насчет твоей памяти.
– Новый Орлеан – это не Луизиана.
А может, и Луизиана, думаю я. Если хорошенько задуматься, то велика ли разница между каким-то мерзавцем из глубинки, советующим мужчинам жениться на девочках-подростках, и толпой костюмированных пьяниц, готовых обвалять в перьях любую девушку или женщину, показавшуюся на Сент-Чарлз-авеню с недостаточно прикрытой грудью?
Да нет, пожалуй, разница не слишком велика.
А здесь, на экране, на расстоянии пятисекундного переключения, представлена вся страна: Джеки Хуарес в деловом костюме, но при боевой раскраске, проповедует страх; а эти люди в военной форме проповедуют ненависть. Или, может, наоборот? Но, по крайней мере, люди в военной форме не пялятся на меня с экрана и не бросают мне в лицо обвинения.
Стивен, приканчивая вторую банку колы и вторую плошку с мороженым – нет, не совсем так, потому что плошку он куда-то дел и теперь ложкой вычерпывает остатки мороженого прямо из ведерка, – объявляет, что идет спать.
– Завтра у нас на подготовительных занятиях тест по религиоведению.
Когда это было, чтобы второкурсников уже начинали готовить по программе для поступления в вузы? И почему Стивен не выбрал что-нибудь полезное вроде биологии или истории? Я задаю ему оба эти вопроса.
– Курс по религиоведению у нас только что ввели. Его предлагали всем, даже первогодкам. По-моему, его на будущий год введут в список основных дисциплин. Так или иначе, – продолжает он уже из кухни, – в этом году у меня уже не будет времени ни на биологию, ни на историю.
– Что же это все-таки за курс такой? Вы там сравнительной теологией занимаетесь? Это, на мой взгляд, было бы еще терпимо – даже в школе.
Стивен, уже успевший напялить ночную рубашку, снова плетется в гостиную – на этот раз с шоколадным печеньем.
– Не. Больше похоже… ну, я не знаю… на философию христианства, что ли. В общем, пока, мам, спокночи. Люблю тя. – Он запечатлевает на моей щеке поцелуй и исчезает в коридоре.
А я снова включаю Джеки Хуарес.
Вообще-то в жизни она раньше была куда более симпатичной, а сейчас просто невозможно понять, что с ней произошло: то ли она успела так пополнеть после института, то ли телекамера прибавляет ей пресловутые десять фунтов. Слой профессионального грима и тщательно уложенные волосы делают Джеки какой-то усталой, словно все эти минувшие двадцать лет гнева постепенно отпечатывались у нее на лице, прокладывая тут морщину, там тень.
Я догрызаю последний ломтик «Дорито», слизываю с пальцев соль, затем закрываю пакет и отставляю его подальше от себя.
А Джеки все смотрит прямо на меня своими холодными глазами, которые ничуть не переменились. И взгляд у нее обвиняющий.
Не нужны мне ее обвинения! Они и двадцать лет назад не были мне нужны, и теперь тоже, но я хорошо помню тот день, когда они начались. Именно с того дня наша с Джеки дружба и стала постепенно сходить на нет.
– Ты ведь пойдешь на митинг, Джин? – Джеки стояла – без бюстгальтера, на лице ни капли косметики – в дверях моей комнаты, а я валялась на диване, обложившись доброй половиной всех имевшихся в университетской библиотеке книг по нейролингвистике.
– Не могу. Времени нет.
– Да ты что, совсем охренела? Этот митинг куда важней каких-то дурацких исследований по проблемам афазии. Может, тебе все-таки стоит сосредоточиться на людях, которые существуют рядом с тобой?
Я задумчиво смотрела на нее, слегка склонив голову к правому плечу в неком молчаливом вопросе.
– Ну, ладно. Ладно. – Она подняла руки вверх. – Люди с афазией тоже существуют с нами рядом. Извини. Я просто пытаюсь тебе объяснить: та штука, что происходит сейчас с Верховным судом, это ведь и есть наше
