– Где Патрик? – спрашиваю я. – Где он, черт побери?
В ответ По начинает орать на Лоренцо. Но я, как ни странно, понимаю лишь каждое второе слово: Поезжай. Лин. Прекрати. Кровотечение. Пытался. Помочь. Нет. Времени.
Мой мозг сам заполняет пробелы в этом странном тексте, и я рывком открываю заднюю дверцу, с силой стукнув ею по боковине пикапа. Но и этот удар я слышу как-то неясно, потому что внутри меня – один сплошной вопль, долгий прощальный вопль, который все-таки вырывается наружу и тут же резко смолкает, превращается в ничто.
– Что с ним случилось? – спрашиваю я, хотя спрашивать уже совсем необязательно.
Глава семьдесят девятая
Я планировала похоронить Патрика тихо и незаметно, но сейчас, оглядывая толпу женщин и мужчин, собравшихся на маленькой ферме Дэла, я понимаю, что это была тщетная затея. Пришли даже те, о ком я думала, что им все равно, в том числе Оливия и Эван Кинг. И Джулия, конечно, тоже пришла. Когда они со Стивеном осторожно разговаривают друг с другом, то вид у них, как у перепуганных насмерть детей, и мне кажется, что именно такими они сейчас себя и чувствуют. С Западного побережья приехали несколько наших старых друзей – ехать пришлось на машинах, поскольку воздушное сообщение временно прекращено.
Страна пребывает в состоянии хаотичного перехода в некое иное состояние. И все это благодаря Патрику.
Во многих отношениях моя любовь к нему по-прежнему жива. Во многих отношениях мне очень жаль, что его больше нет.
Радиостанции и телевидение в первые дни помалкивали, а газеты публиковали только то, что и так уже было всем известно. Вашингтон, округ Колумбия, заперт наглухо, крепче банковского хранилища. Ураган всеобщего ужаса, может, уже и пролетел, но всем ясно, что буря еще до конца не утихла. И все понимают, что до спокойной безопасной жизни пока далеко.
Дэл и Шэрон, впрочем, уже решили остаться; Джеки тоже остается с ними на ферме и намерена помогать силам сопротивления очищать страну от всякого мусора и заниматься ее восстановлением.
– Я тоже останусь, – говорю я ей после похорон Патрика. – Я хочу здесь остаться.
Она обращается со мной все так же сурово и неласково, как и в те времена, когда мы обе были молодыми и глупыми. Или, точнее, когда я была глупой. Теперь я уверена, что Джеки вряд ли когда-либо была такой же глупой, как я.
– Нет, тебе нужно уехать, – возражает Джеки. – И немедленно, черт побери! – А когда я пытаюсь протестовать, она кладет руку на мой живот и мягко, но решительно говорит: – Ты же сама понимаешь, что это необходимо, Джини.
Джеки, разумеется, права. Кое в чем она всегда права. Она крепко меня обнимает – господи, какими же худыми и жилистыми стали от тяжелой работы ее руки! – и в этом объятии я чувствую все сразу: благодарность, гордость, прощение. И то, что никакого пузыря она больше вокруг меня не видит.
– Поезжай, девочка. Твой мужчина ждет, – говорит она и размыкает объятия.
Мой мужчина.
Кажется, рановато мне думать сейчас о Лоренцо как о моем мужчине, как о моем любимом мужчине. Но я чувствую его руку у себя на пояснице, когда он ведет меня к фермерскому дому. Это такой простой и естественный жест, но в нем столько всего! И душа моя разрывается – одна ее часть стремится назад, к тому холмику свежей земли, под которым покоится Патрик. Но я не бегу назад. Я остаюсь с Лоренцо. А затем собираю детей и говорю им, чтобы они начинали паковать вещи, потому что мы уезжаем.
Возможно, впрочем, что некая часть моей души так навсегда и останется здесь, на этой ферме. Чтобы Патрик без меня не скучал.
Крис По только головой покачал в ответ на мои расспросы о том, что же все-таки случилось там, в самом сердце города. Но я настаивала. Приятно все-таки снова иметь возможность на чем-то настаивать, даже если ответ, на котором я настаивала, выслушать оказалось нелегко.
Жизнь вечно подбрасывает нам всякие мелкие неожиданности. Хотя то, что Морган ЛеБрон, эта бездарь, этот жалкий мерзавец, которого я собственными руками «оприходовала» всего несколько дней назад, послужил причиной смерти Патрика, вызвало у меня куда меньшее удивление, чем могло бы.
– Меня внутри не было, – рассказывал По, внимательно изучая какой-то комок глины, прилипший к ботинку. – И мистер… и Патрик… и он выбежал из боковой двери, точно дикий вепрь, почуявший свежую кровь… – Он умолк, и я кивнула, давая ему понять, что все в порядке и надо продолжать. – Да. – По с яростью растоптал этот несчастный комок глины, так что от него осталась только горстка пыли. – Он все кричал: «Закрыть доступ в здание! Закрыть немедленно!» и еще что-то насчет записей, оставшихся у Моргана. Ну, их-то там точно не было, уж я-то знаю. – Он растоптал еще один ком глины, но уже левым ботинком. – А потом я услышал выстрелы. Вы же знаете, что на крыше Белого дома всегда торчат эти парни? Те самые, которых никто никогда не видит?
– Знаю.
– Ну вот. Думаю, это они стреляли. Не знаю, что еще вам рассказать, доктор Макклеллан…
– Джин, – сказала я и взяла его за руку. – Джин – так меня и зовите.
Он кивнул и повернулся, намереваясь уйти – понурившись, засунув сжатые кулаки в карманы, – потом оглянулся и вдруг прибавил:
– Знаете, Джин, я вам еще одну вещь скажу. Когда их пуля настигла вашего мужа и он упал, то, клянусь вам, на лице его была улыбка.
– Спасибо, – сказала я. – А больше мне ничего знать и не нужно.
Мне и теперь ничего больше знать не нужно.
Глава восьмидесятая
В Канаде было тепло и в июне, и в июле, пока мы, барахтаясь в бюрократическом болоте, ждали, когда, наконец, наша заявка на шесть паспортов проползет сквозь все офисы Монреаля. Я, пожалуй, даже хотела бы там остаться, пусть только на летние месяцы. Меня утешал покой этих озер и рек, успокаивали тихие прохладные ночи, приходившие на смену дням, насквозь пропитанным жарой. Но меня ждали на родине, да и французский язык мне никогда особенно не давался. И самое главное – мне не терпелось поскорей увидеть маму.
Южное побережье Италии – особенно по контрасту с Канадой – это все, что угодно, только не покой и прохлада. Туристы уже буквально наводнили наш сонный город, а в августе их приедет и еще больше. И все же именно здесь мне больше всего хочется жить.
Мы приехали в понедельник, и всю неделю Лоренцо день и ночь работал над нашим проектом и уверял меня, что сыворотка будет готова к выходным, благодаря тем записям, которые По сумел выкрасть из кабинета Лоренцо еще там, в Вашингтоне. А после окончания работы Лоренцо обещал взять ребят и
