Она снова заколебалась. Шкатулка была сделана из дерева, какой-то неведомый тонкий аромат исходил от нее... Эммануэль все-таки открыла шкатулку и, увидев то, что там хранилось, не могла сдержать крик удивления и восторга.
Это был золотой, в натуральную величину, фаллос: казалось, он только что выплавлен; вряд ли был он полым внутри, слишком тяжел был его вес. Он был длинный, толстый, изогнутый кверху, вены, тянущиеся вдоль него, были словно переполнены спермой. Ничто в коллекции Арианы не могло сравниться с этим произведением искусства.
Такая великолепная игрушка предназначалась для нее? Ей никак не хотелось передавать ее Мерви. Разве она сама не сможет воспользоваться им, когда придет желание?
Монах поклонился и направился к выходу. Эммануэль следовала за ним. Они вышли из павильона к ожидающей Мерви.
Провожатый повернулся и ушел, не сказав Эммануэль ни слова, даже не попрощавшись. Она хотела было кинуться за ним, сказать ему... Но что она могла ему сказать? Она остановилась, крепко прижимая к груди шкатулку.
- Я не понимаю, - пробормотала она, - такое вознаграждение за такой пустяк.
Мерви, увидев шкатулку, не произнесла ни слова. Над рекой уже опускались сумерки. Лодка со скучающим лодочником дожидалась их.
- Не хочу возвращаться в город в этом наряде, - сказала Эммануэль, освобождаясь от белого шелка. 'Как хорошо быть голышом', - подумала она про себя. Вода соблазнительно поблескивала у бортов лодки.
- Поплаваем?
Мерви покачала головой:
- Поздно уже. Мне еще нужно сегодня повидать кое-кого.
Вздохнув, Эммануэль надела на себя свою обычную одежду.
- Мне тоже очень хочется заняться любовью, - сказала она, ступая в лодку.
- Со мной? - спросила Мерви.
- Нет. С каким-нибудь симпатичным молодым человеком.
- Так я найду его для вас, - оживилась Мерви.
- Лучше я сама его найду. Или заставлю его найти меня.
Лодка скользила по течению мимо иллюминированных берегов.
- Это верно, - согласилась Мерви, - у вас лучше получается, когда вы берете инициативу на себя.
- Но это же так восхитительно эротично быть схваченной и пронзенной, произнесла Эммануэль мечтательно, - Ведь мы все-таки женщины.
- Да дело не в эротизме, - нетерпеливо бросила Мерви. - Дело в том, кто владетель, победитель. Пассивность вообще ни к чему.
- Ну, я-то на это не могу пожаловаться, - добродушно сказала Эммануэль.
- Что вы имеете в виду?
- Я говорю о тех, кто хочет меня взять. Им достаточно посмотреть на мои ноги, на мою грудь, чтобы понять, что я стою усилий.
- А если они не поверят своим глазам?
- Ничто не мешает им узнать это на ощупь.
- А для этого им может не хватить смелости.
- Даже если я задеру юбку?
- Они решат, что это им кажется, что это от их самоуверенности. Они испугаются собственных желаний, не поверят в их осуществимость. Ведь больше всего мужчины боятся нарваться на отказ.
- А если я подмигну им?
- О, это их смутит еще больше.
- Тогда я подойду и прижмусь к ним.
- Это станет только дальнейшим доказательством вашей чистоты и невинности. И они будут думать, что, решись они воспользоваться вашей доверчивостью, вы сейчас же позовете на помощь полицию.
- Тогда я раздвину коленкой их ноги.
- Молоденькие девочки часто делают такие бессознательные провокационные жесты. Джентльмены понимают это достаточно хорошо.
- Ладно, сдаюсь! А я всегда считала, что у них в мыслях только одно: как бы переспать со мной.
- В мыслях-то да, но у них не хватает мужества.
- Значит, самое большее' они могут поцеловать меня?
- Только герои отваживаются штурмовать цитадель. А какая крепость более неприступна, чем жена соседа, этакий монумент добродетели?
- Так что же мне прикажете делать?
- Не ждать, пока они кинутся на вас.
- Поднять белый флаг?
- Единственная вещь, которую мужчина хочет знать, прежде чем что-то предпринять, это какой-нибудь признак, что успех ему обеспечен. А еще лучше, если другой человек идет ему навстречу. Намеков недостаточно: ситуация должна быть ясной, точной, недвусмысленной. Намеки, символы, умолчания, паузы, как бы они ни были многозначительны, только раздражают их. И оживляются они лишь тогда, когда встречают шлюху. И не потому, что проститутки особенно красивы или талантливы, но потому, что они берутся за дело прямо и в очень понятных выражениях.
- Так вот почему вы решили сделать из меня проститутку!
- Я торговала вами не для того, чтобы оказать услугу мужчине. Я не на их стороне.
- Странно, что вы делите мир на мужчин и женщин. Я-то считала, что все они в одном лагере, на стороне любви: пол не имеет никакого значения. Вот мы, например, разве мы не наслаждаемся полностью, когда любим женщин?
- Я не солдатская подстилка, не пятиминутный стоячий матрац. Это они могут быть рабами и хозяевами, победителями и побежденными, а я из рода королев. Мужчины существуют для меня!
Эммануэль удовлетворенно улыбалась. Лодка неслышно двигалась по реке. Вечерний воздух благоухал. Все было прекрасно. Мерви снова заговорила, понизив на этот раз голос:
- Наступило время переделки мира Слишком долго мужчины гонялись за женщинами, теперь наш черед броситься за ними в погоню, хватать их, вязать, бросать через седло, продавать и обменивать, как монеты разного достоинства. И, конечно, должны перемениться наши вкусы и наше поведение. У них были свои бордели, где они могли выбирать, оценивать наше свежее мясо. А я говорю, что теперь мы должны завести свои собственные клубы, где мы выбирали бы мальчиков по вкусу. Я бы заперла там всех мужчин, которых я соблазнила, и наслаждалась бы их 'девственностью', высасывая из них соки. Эммануэль рассмеялась.
- Вы будете так жестоки с ними?
- Жестока и добра. Мужчин легко насиловать, потому что они думают, что это они насилуют нас.
- А может, они и не так уж ошибаются? Не все ли равно, кто кого - они нас или мы их, - наслаждение одинаково.
- Вовсе нет. Вспомни Тирезия.
- Кто это?
- Это старая история. За то, что он вмешивался в их шашни, боги превратили его в женщину. Эта операция не повредила ему, не послужила ему наказанием, как надеялись на это боги: они ведь всегда плохо информированы о том, что делается на земле. Так вот, когда Тирезий снова стал мужчиной, он рассказал Зевсу (к большому удивлению всех богов), что наслаждение женщины в девять раз сильнее того, что испытывают мужчины.
- В девять раз?
- Да, ни больше ни меньше.
- Какие же мы счастливые! - воскликнула Эммануэль. - Бедные, бедные мужчины. Мы должны быть с ними очень добрыми. В следующий раз я уж постараюсь передать хоть часть моего удовольствия этим беднягам.
Мерви прыснула. Эммануэль удивилась:
- Разве вы не считаете, что королева должна быть милостивой и бескорыстной со своими подданными?
