Меня определяют в дальнюю комнату, а Андрей с Владом занимают ближнюю к столовой, с видом на озеро. У меня из окна тоже шикарный вид - лес и уходящая вдаль тропинка. Отец, конечно, не скрывает радости от того, что наконец может спать с Владом в одной постели. Вечером он помогает ему подняться с коляски и лечь, сам устраивается рядом, обнимает. Весь дом наполняется радостью, как газом. Я наблюдаю за Андреем и Владом, стоя у двери в их спальню. Лицо отца озаряет улыбка. Странно, все, когда говорят о геях, сразу думают о сексе и всяком таком. Вот, два мужика живут вместе, и в глазах общества, как будто прямо ни о чем другом думать не могут, кроме секса. У меня есть другой пример. Совершенно другой. Отцу с Владом и раньше из-за меня не особенно часто везло с этим делом, но сейчас... Для Андрея такая радость просто обнимать любимого, просто прикасаться к нему, что меня распирает от трогательности. Я не видел таких отношений между мужчиной и женщиной - в этом мне круто не повезло. У меня, как бы это сказать, долгое время не было достойного примера перед глазами, и я, наверное, обречен был бы метаться в глупых поисках, не зная, как обращаться с женщинами. Мой вкус должен был быть отравлен примером матери, вечно мрачной, недовольной жизнью, кидающейся в не совсем трезвые руки, то одного, то другого сомнительного мужика, если бы не Андрей. Он показал мне другие отношения, отношения между двумя любящими людьми. Он рассказал мне о любви, о том, как ее распознать. Он много рассказал мне и о девушках, о том, по крайней мере, как достойно себя с ними вести: приглашать на свидания, водить в кафе, правильно дать понять, что я заплачу за все сам, серьезно (насколько это возможно в подростковом возрасте) относиться к сексу, - всему этому научил меня отец. И учитывая, что у него было крайне мало времени, он круто преуспел в вопросах воспитания. Он и Влад для меня - безусловные примеры того, как надо относиться друг к другу. И я всегда думаю, если с девчонкой у меня не будет такого понимания, как у них, то на фиг мне нужна такая девчонка. Вот такое пагубное влияние гомосексуального родителя, вот такая у меня пропаганда.
Андрей засыпает, обняв Влада, положив голову ему на плечо. Влад же по-прежнему не говорит, хотя эмоции его угадываются с одного взгляда.
Утром Андрей помогает ему одеться, ведет в ванную. Влад уже может какое-то небольшое расстояние преодолеть почти самостоятельно, но быстро устает, и все равно без каталки ему никак не обойтись. Я наблюдаю каждое утро, как отец выводит его из ванной, подставляя свое плечо. Сегодня Влад морщится, мотает головой и довольно категорично отталкивает Андрея. Всем видом он показывает, что устал быть инвалидом и вполне преодолеет путь от ванной до столовой сам. Надо сказать, уже вторую неделю мы мало общаемся с отцом. Он весь погружен во Влада, считает каждое утро шаги, которые тот самостоятельно делает по дому. Я, как предполагается, должен в это время быть погруженным в учебу, но я тоже неотрывно слежу за Владом. Вчера он прошел сам четыре шага от двери в ванную, сегодня тоже и потом - еще два, отвергнув помощь отца. Но после он останавливается и, опершись о стену, продолжает двигаться так. Андрей снова предлагает свое плечо, но Влад снова отрицательно мотает головой. Отца это расстраивает. Это не первый выпад Влада, и каждый раз у Андрея маленький кусочек откалывается от сердца. Влад держится за стену и зажмуривает от боли глаза, но пытается двигаться дальше самостоятельно. Вот упрямый! Кое-как он молчаливо соглашается на поддержку. А потом за завтраком - опять напряжение. Хоть Влад и может уже самостоятельно принимать пищу, процесс этот, как правило, растягивается и выматывает его. Но на то, чтобы Андрей, как прежде, кормил его с ложки, уже не соглашается. Андрей только головой мотает и бессильно разводит руками, в его душе радость смешивается с усталостью и негодованием. Пару раз Влад даже падал, пытаясь самостоятельно преодолеть небольшое расстояние от стола к дивану или до входной двери. И конечно, ни на день не прекращаются упражнения и массаж, технику которого Андрей, по-моему, освоил не хуже дорогущих специалистов той клиники в Берлине.
Как прав был доктор Лапрехт, когда говорил, что Влад здесь за считанные дни встанет на ноги. Три недели спустя, изменения колоссальны. Очередным утром, когда шаги, пройденные от спальни до ванной и от ванной до столовой, посчитаны, когда с завтраком покончено, Андрей усаживает Влада на диван и принимается разгребать стопку журналов и разговорников на столике.
- Прости, - громовым раскатом неожиданно звучит в пахнущей кедром тишине слабый голос Влада.
Я застываю в дверях, открыв рот. В душе я подпрыгиваю до самого потолка, ликую и аплодирую, как ненормальный, но внешне стою, как будто меня контузило. Андрей тоже застывает на пару секунд с книжкой в руках, потом оборачивается, смотрит на Влада широко раскрытыми глазами и расплывается в улыбке. Отец излучает радость и счастье, подходит к Владу, смотрит на него, как будто не верит до конца в происходящее.
- Простите, - повторяет Влад, и по щеке у него катится слеза. - Простите меня.
Голос его слабый и дрожит, как замерший котенок на лютом морозе.
Андрей садится рядом с ним на диван, берет его лицо в свои руки и все повторяет имя Влада. А тот все твердит: "Простите меня, простите", - и от этого даже у меня все сжимается внутри.
- Ну что ты! -
