...и он умрет?
Не умрет. Лизавета не позволит. Она не хочет, чтобы люди, ей близкие, умирали... хватит уже... а он близкий? Щетина темная на подбородке пробилась. Колет пальцы. А губы резкие. Интересно, он пощечину простил?
Лизавета вздохнула.
А князь открыл-таки глаза.
- Вот упрямец, - почти восхитилась Аглая, впрочем, рук своих с головы Навойского не убрав. - И главное, какая поразительная устойчивость к внушению... спи уже.
Спать князь не собирался. Его взгляд зацепился за Лизавету, и губы растянулись в нелепой улыбке.
- Ты... рыжая... знаешь, у рыжих глаза должны быть зелеными.
- Почему? - тихо спросила она.
- Потому что так положено... но твои мне нравятся больше. Темные. Как вишня. Я вишню люблю. Она кислая... а ты...
- Тоже кислая?
- Рыжая... бесстыжая...
Захотелось одновременно и заплакать, и побить князя подушкой. Тоже придумал... бесстыжая...
- Он не совсем, чтобы в себе, - Одовецкая пальцы отняла. - Спутанность сознания - это нормально. Хотя... моя тетушка говорила, что люди, когда бредят, не лгут...
- И целоваться ты толком не умеешь...
Лизавета почувствовала, как вспыхнули щеки.
Целоваться?
Не умеет?
- Но я научу, - князь-таки закрыл глаза. - Потом... устал что-то...
- Значит, надо отдыхать.
- Буду... только ты не уходи, ладно?
- Не уйду, - пообещала Лизавета, мысленно проклиная себя и за слабость, и за язык чересчур длинный.
- Хорошо... только в следующий раз я тебя лучше клубникой накормлю... с клубникой целоваться будет вкуснее, чем с огурцом...
...Одовецкая сделала вид, что занята исключительно содержимым своего кофра, за что Лизавета была ей невероятно благодарна.
А еще Лизавету не оставляло ощущение, что она забыла о чем-то важном.
Лешек вышел из круга.
Огляделся.
Тьма была кромешной, но не для внука Полоза. Он коснулся стены, пробуждая камень к жизни, и тот слабо засветился.
- Митька! - Лешек весьма надеялся, что у старого приятеля хватило выдержки дождаться Лешекового возвращения. В пользу того говорила приятная пустота подземелий.
Ни магов-поисковиков, ни войска.
Ни обеспокоенного папеньки.
...ни, что характерно, самого Митьки.
Лешек прислушался к камню и, крутанувшись, шагнул туда, где почуял живое человеческое тепло.
- Митька, зараза ты этакая... - он запнулся.
Митьки не было.
В уголке, прижимаясь к холодной стене, сидела девушка вида самого разнесчастного и баюкала в руках револьвер.
- Не подходи, - сказала она, револьвер поднимая, - а то стрельну!
- Зачем?
Девица была...
...смутно знакомой.
Где-то он определенно видел ее, но вот где... когда? Среди красавиц? Или просто во дворце... не важно, главное, что в подземельях девице точно было не место.
- Митька где? - поинтересовался он, а девица ответила:
- Унесли.
- Кто?
- Девочки. Он раненый был. И Одовецкая сказала сперва, что он умрет...
...сердце кольнуло.
- ...а потом Лизавета его позвала, и Одовецкая ему голову разрезала...
...душа перевернулась.
Митька умереть не может. Он, конечно, не древнего рода, но маг и силы изрядной... и не может он умереть, и все тут!
- ...она там кости правила, - девица коснулась пальчиками виска, но револьвер не убрала. - А потом сказала, что его можно уносить.
- И унесли?
Она кивнула, уточнив:
- Асинья... тропу открыла...
- А ты?
Девица вздохнула печально-препечально, признаваясь:
- А меня забыли...
Ага.
Забыли.
Взяли и...
- Они не виноваты, - она опустила взгляд. - Просто... дар у меня такой... меня и родные... маменька трижды на ярмарке забывала. Там людей много, я пугалась и вот... последнего раза меня два дня искали... и маменька сказала, что больше на ярмарку брать меня не станет, потому что к нее нервы слабые. А я же не виновата. Дар просто... я чуть отошла... там блеснуло что-то, а когда вернулась, то их... не успела. И куда идти не знаю.
Лешек протянул руку.
- Я знаю.
Ее ладошка оказалась теплой, а пальцы дрожали, и вид у девицы был на редкость неподходящий для этаких прогулок. Вон, платье тоненькое, коротенькое, когда сидит, то и коленки ободранные видны. И девица смутилась, потянула за подол, эти самые коленки прикрывая.
Зря.
Лешек бы еще поглядел.
- Звать-то тебя как, чудо?
- Дарья, - сказала она и, тихонько вздохнув, добавила. - Только... вы ж все равно забудете... все забывают.
Лешек не стал расстраивать: у змей память на редкость хорошая. А еще от девицы пахло молочным янтарем, и самую капельку - медом... мед Лешек любил, особенно, если гречишный.
Волосы у Дарьи аккурат такого вот колеру, темненькие и завиваются.
- Папенька вот... он же с даром тоже, от него и братьям моим передалось, но с ними, он говорил, всяко попроще будет, а я... я когда пугаюсь, оно особенно сильно получается, непроизвольно... а пугаюсь я часто.
Она шла рядышком, и набойки туфелек цокали по камням, что копытца.
Невысокая.
Аккуратная вся какая-то. Личико вот остренькое, с подбородком мягким и огромнючими глазами золотого колера. Лешек даже сглотнул, до того вдруг захотелось заглянуть в них и убедится, вправду ль золотые. Но удержался.
- Мне настойку делают... только я от нее спать все время хочу. Не знаю, что хуже, спать или постоянно теряться. Теряться-то я с большего привыкла, приучилась сама.
- А во дворце чего делаете?
Лешек остановился и, сняв испачканный, местами драный, а то и вовсе сгоревший пиджачишко, набросил на плечи новой знакомой.
Мед.
И нефрит молочный, той редкой породы, которая не каждому мастеру глянется. И еще собственно молоко, парное, с высокой шапкой пены.
- Так конкурс же... матушка захотела. Я ведь... мне ведь двадцать три почти... и матушка говорит, что в двадцать три неприлично безмужней быть. Она хотела сговорить меня, но сперва забывала тоже, а после... знакомиться стали, и понимаете... у нас и соседи есть хорошие, и матушкины приятельницы, только они... когда говорят, меня помнят, а взгляд отведут, и все... то есть, знают, что я есть, но вот зачем я им надобна...
...и правильно, и хорошо... а то знаем мы эти нравы провинциальные, сговорили б девчонку, едва десятый год ей пошел, а в четырнадцать и вовсе сговор в церкви скрепили, неразрушимым делая. И была б она теперь замужем, а не шлялась по подземельям в сомнительной компании.
Правда, тут же Лешек решил, что он-то аккурат компания найподходящая.
- Маменька пробовала женихов и к нам приглашать, и нам ездить гостеваться... только я...
- Пугалась?
Дарья кивнула и поникла.
- Но маменька все одно куда-нибудь да сговорила бы, только папенька ей запретил. Сказал, что мне такой муж, который, стоит за дверь выйти, то и не вспомнит про супругу, не надобен. А маменька тогда, что мне только в монастырь прямая дорога. И то не факт, что там про меня не забудут.
Она сказала это так печально, что сердце дрогнуло. И Лешек осторожно сжал хрупкие пальчики. Вот же... и получается, он сам ее не видел... или, если видел, то забыл?
И стало быть, снова
