— Они там совсем забегались, всё преступления расследуют.
Большинство сидевших за тем же столом поняли, к чему он клонит, и смеялись до тех пор, пока на трибуну не поднялись вместе Тренер Эйбл и Том Хаббл.
Они вдвоем держали в руках самую большую награду этого вечера.
В течение долгих пяти минут оба представителя клуба по очереди хвалили умершего человека. Лукас слушал или делал вид, что слушает. Что–то в их речи было новым, но в основном они говорили о том, что всем и так давно известно, только простыми и приятными словами. Он обнаружил, что разглядывает собравшихся за столом: бегуны сидели с серьезными лицами, уставившись в тарелки или на свои руки. Даже Харрис вел себя смирно, в нужных местах кивал, а потом вежливо зааплодировал, когда с большой памятной доски сняли покрывало и ее показали на камеру тому таинственному, наполовину существующему объекту, которого никто никогда не видел.
Затем зазвучал голос виртуального двойника: он благодарил всех за оказанную ему великую честь и обещал, что будет дорожить этим моментом как сокровищем. Пару раз казалось, что Уэйд вот–вот прослезится, а иногда он как будто зачитывал фрагменты из заготовленной речи.
— Мне бы хотелось, чтобы все сложилось иначе, — говорил он. — Но я ни о чем не сожалею, ни об одном мгновении в своей жизни. И если вас это хоть немного утешит, я хочу, чтобы вы все знали: у меня много дел здесь, в этой реальности, и я счастлив.
Он закончил речь, а может, и вовсе исчез; кто–то от неловкости захлопал и тут же перестал. Присутствующие поднялись со своих мест и собрались расходиться. Те, кто сидел за столом у стены, сперва захотели хорошенько рассмотреть доску, но у Лукаса почему–то такого желания не возникло. Он уже шел к лестнице на выход, когда рядом с ним, тихонько посмеиваясь, оказался Харрис.
А может, паренек и не смеялся вовсе. Лукас взглянул на него и увидел на серьезном лице только едва заметную улыбку.
— Хочешь завтра бежать? — спросил Харрис.
— Нет.
— В четверг на стадионе?
— Возможно.
Харрис опередил его на лестнице, и Харрис же придержал дверь пожилому человеку. И когда они уже ступили в холодную темноту, он сказал:
— Знаешь что? Мы все когда–нибудь будем жить там. Где Уэйд сейчас обитает.
— Но не я, — сказал Лукас.
— Почему не ты?
— Потому что, — ответил Лукас, — я собираюсь умереть, когда умру.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Еще один кофейник помогает смириться с холодом на кухне. Сидя у задней двери, Лукас смотрит, как сверху вниз с почти безоблачного неба падают снежинки — крошечные сухие хлопья; их так мало, что они даже не встречаются друг с другом, не говоря уж о том, чтобы превратиться во что–то более серьезное. Уже несколько минут Лукас монотонно рассказывает о произошедшем. Он старается побыстрее покончить с рассказом и лишь изредка прерывается, чтобы глотнуть кофе. Пару раз он просто делает паузу. Тогда Уэйд возникает из молчания с комментарием или вопросом.
— Итак, Сара выбила из него все дерьмо, — говорит он. — И что вы сделали с ублюдком?
— Мы его подняли и потащили, сменяясь, к старой трассе вдоль трубопровода, потом через речку и дальше к мосту Фостер. Это был кратчайший путь, и нам повезло. Один парень выехал из города в пикапе на поиски дров. Кузов машины был пуст, если не считать бензопилы. Гатлин пообещал ему сто долларов за то, чтобы он вернулся с нами в город и подвез до «Игрека», а Крауз позвонил свояченице, предупредил ее. Девушки ехали в кабине, там было тепло, даже жарко, а мы все в кузове чуть не околели от холода. Но выжили и приехали на место еще до десяти тридцати, а полицейские нас уже ждали, и я никогда не был так счастлив при виде копов.
— Он сознался?
— Хотел спросить — может, Харрис сломался, разрыдался и начал причитать: «О боже, как ужасно я поступил»? Отвечу: нет. Нет, не делал он такого, да и не сделает. Думаю, он даже не считает себя мерзким сукиным сыном.
— Да, это вряд ли.
— Скорее всего, Харрис полагает, что никаких последствий для него не будет. В конечном итоге, — Лукас делает долгий глоток, качает головой. — Когда мы выводили его из леса, он мне сказал: «На меня ничего нет. Телефон–то новый. Ничего важного он вам не покажет. Все мои доходы легальны и подтверждены. А физических улик так мало, что они разбирались с ними несколько месяцев, но в конце концов выкинули Карла из тюрьмы обратно на волю. Ну и что мне грозит? Подержат пару месяцев в камере, проведут кучу глупых допросов, а я ничего не расскажу, и им придется меня отпустить».
В трубке тишина.
Лукас ставит пустую чашку на стол, другой рукой поправляет на ухе непривычное телефонное устройство.
— Не знаю, Уэйд. Может, тебе стоит остерегаться.
— Остерегаться чего?
— Уэйлса, — отвечает Лукас. — Я высказал в полиции свое предположение. Свою теорию. Не думаю, что они приняли ее близко к сердцу. Но, с другой стороны, это совершенно новый тип преступления. Правоохранительным органам очень не нравится, когда надо ломать голову. Они предпочитают, чтобы кровавые отпечатки ботинок вели прямо к дому убийцы.
Двойник смеется.
А Лукас нет. Не вставая, он подается вперед и говорит:
— Мой телефон до сих пор не работает.
— Ты одолжил другой. Я вижу это.
— Мастерс говорит, что это был троян, или червь, или что–то в этом роде. Что он мог быть установлен давным–давно, ждал лишь сигнала, чтобы атаковать.
— Я куплю тебе новый телефон, — говорит Уэйд. — Это не проблема.
— Да, но одна проблема действительно есть.
— Какая?
— Уэйлс, — говорит Лукас. — Когда я вспоминал его этим утром, я был вымотан. Голова тяжелая, как после выпивки. Но мне показалось, что в таком раскладе есть смысл. Еще пару часов я так и думал. И только когда сидел в «Игреке» и беседовал со следователями, меня стали беспокоить мелкие детали.
— Детали?
— Насчет Уэйлса,
