Чем ближе подходила я к храму, тем сильнее чесалось плечо. А потом и вовсе начало жечь. Да и мне самой, едва я взошла на мраморные ступени, как-то резко поплохело.
— Я же говорю, что ты ведьма, — убежденно встряла крольчиха. — А ты не веришь!
Я ничего не ответила. Лишь привалилась спиной к одной из колонн. А ведь эта мелкая пакость права: только темным дурно становится в доме светлых богов. Но этого быть не может! И я упрямо, скорее пытаясь убедить себя, чем Кару, прошипела:
— Я не могу быть темной! Я даже писание знаю. Молитвы там. Даже два абзаца из жития святой Иоганны…
— Ну, значит, будешь ведьмой, цитирующей священное писание. — Крольчиха развела лапы в стороны, дескать, что такого-то.
А у меня дрожали руки, подгибались колени, а голова и вовсе готова была разорваться от боли. Пульс стучал набатом, и было ощущение, что череп сейчас затрещит по швам. В мозгу очумелой перепелкой билась одна мысль: как мне достать собственную одежду?!
Сглотнула, выдохнула и отлепилась от колонны. Чуть шершавый, нагретый за день жарким южным солнцем мрамор оставлять не хотелось. И правильно не хотелось. Едва я оказалась без опоры, как тут же пошатнулась. Но сцепила зубы. Как там говорят северяне? «Даже снег, падая, продолжает идти». Чем я хуже снега?
И я пошла. Шаг за шагом. Превозмогая боль и налегая на свою импровизированную трость, словно древняя старуха, я доковыляла до дверей. Еще никогда семь шагов не давались мне так тяжело.
Крольчиха, до этого стригшая ушами на моей руке, вдруг резко сиганула на пол.
— Ты что, ненормальная?! Тебе сюда нельзя! — заверещала она и даже лапой о мраморную плиту ударила.
— Ну, значит, ты сходи, забери мой сверток, — прошипела я.
— Может, мне, чистокровной высшей темной, еще и молебен вместо храмовника отслужить? Да если я сюда войду, то этот сарай развалится.
Словно вторя ее словам, над дверью от косяка и выше начала расползаться трещина.
Да что же у меня все так неудачно? Вчера склад взорвала, сегодня вот храм…
— Не пущу! — оскалилось пушистое недоразумение и попыталось заступить мне дорогу.
Но тут дала о себе знать клятва, ударив ее разрядом в зад. Кара возмущенно взвизгнула, но поняла, что помешать мне не сможет.
— Ладно, суицидница, я тебя у ступеней подожду. Может, у тебя и получится, ты же вроде не полностью инициированная… — С этими словами крольчиха развернулась и, подкидывая зад с пушистым хвостиком, поскакала по ступеням вниз.
Я вдохнула, выдохнула и дрожащей от напряжения рукой взялась за ручку двери.
Как добрела до этой демоновой скамьи — не помню. Голова раскалывалась, из носа начала сочиться кровь. Казалось, все мое естество выворачивает наизнанку. Сграбастав сверток, я устремилась к выходу. Ну как устремилась… Улитки ведь тоже наверняка думают, что они те еще бегуны по сравнению с камнями. И сейчас я искренне надеялась, что я все же быстрее, чем эти слизни с раковинами.
Когда я вновь оказалась на улице, крольчиха сидела на нижней ступени храма и с грустным-прегрустным видом жрала окорок. Где эта прохиндейка добыла явно дорогой кусок свинины — вопрос отдельный. Но то, как Кара это делала — вздыхая, свесив длинные уши…
— Ты чего это? — удивилась я. Голос отчего-то изменил мне и вышел сиплым.
— Поминки, не видишь, что ли, — не оборачиваясь, истинно по-демонски рыкнула Кара. — Иди давай, куда шел…
И она вновь впилась зубами в мясо.
— А кого поминаешь?
— Свою загубленную молодость. Ну и заодно — одну дуру…
Она не успела договорить, как до нее дошло, что, собственно, одна альтернативно одаренная еще вроде как жива и стоит у нее за спиной.
— Ура! Не сдохла! — заголосила Кара так, что редкие прохожие заоборачивались.
Правда, она поумерила свою радость, когда внимательно посмотрела на меня. По ее словам, я отличалась от зомби лишь тем, что могла связно говорить. В остальном — типичный мертвяк с кожей симпатичного зеленоватого оттенка, с холодными руками и бескровными губами.
За комплимент я Кару конечно же поблагодарила, показав кулак, который та с энтузиазмом обнюхала. Нахалка!
— Труп познается в еде! — заявила я и затребовала у крольчихи половину ее добычи.
На удивление она поделилась:
— На, тебе сейчас нужнее.
До ближайшей подворотни мы шли молча. Я несла в одной руке окорок, второй опиралась на зонт. Кара тащила в зубах сверток с моей одеждой.
Скрывшись от людских глаз, я переоделась и поела. Первый раз за сутки. Не сказать чтобы это сильно помогло восстановить силы, но руки хотя бы уже не тряслись.
Домой я возвращалась, усиленно улыбаясь вечернему небу, раскланиваясь со знакомыми, что встречались по пути, и вообще изображая в меру счастливую благовоспитанную девицу. Но кто бы знал, каких усилий мне это стоило. На дне холщовой сумки, перекинутой через плечо, обретались порванная рубаха, штаны, рыжие ботинки и крольчиха с мослом, оставшимся от окорока.
И лишь когда я переступила порог дома, то смогла выдохнуть и облегченно прислониться спиной к двери.
Отец, вышедший мне навстречу, без слов обнял, будто не чаял уже увидеть живой. Я растерянно обняла в ответ. На глазах неожиданно выступили слезы, и я поспешила проморгаться. Зато матушка, вырулившая в коридор из кухни, была куда речистее. За пару ударов сердца я узнала о себе много нового. И что я негодница, и что паразитка еще та, и что… В общем, матушка выражала свое беспокойство, как могла. А в том, что она переживала за меня и любила, я не сомневалась никогда.
— Ты знаешь, что вчера сгорели три ангара? Полыхало так, что от зарева светло было как днем! А еще этот маг, что прибыл по приказу императора, чтобы бороться с контрабандистами… — сердито начала матушка и потом чуть тише добавила: — Упокой, небеса, его душу… А ты ушла на дело. И тебя все нет… Что я должна была думать? Каким богам или демонам молиться?
— Скорее демонам, — перебила я.
— Что? — тут же
