— Я едва помню, как она выглядела и дело не в старческом маразме, коего у меня нет. Я просто забыл. Но она все равно по-прежнему со мной. В моей голове, и никакие психотропные препараты не дадут мне ее забыть. Я первое время даже пытался: напивался, накуривался, кутил всю ночь с огромным числом женщин, мужчин, но это не помогало. Я думал, что она — мое проклятье. Мы — победители Дистрикта-2, — готовы сражаться до самой смерти, мы ничего не боимся, кроме одного. Открыть свое сердце.
Курт отставляет бокал в сторону.
— Если бы я понял это раньше и еще до старта всех этих Игр сказал ей простые слова, которые мы все боимся произносить, все было бы по-другому. Я сказал, что мы с тобой похожи, но между нами есть одна разница, — мужчина роется по карманам и достает оттуда сжатую в кулак руку. — Мне уже больше пятидесяти лет, физически я уже не такой сильный, но я не лишился своего главного оружия — зрения. Не думай, я за тобой не слежу. Просто как-то утром, перед тренировкой, я увидел со своей башни какой-то странный блик в реке. Мне нетрудно было догадаться, чье это.
Он разжимает кулак, и я вижу выброшенный золотой браслет.
— Как…
— Он застрял между камней. Я не знал: потеряла ли ты его случайно или может сама его выбросила, но я решил тебе его вернуть.
— Не стоило. Ты говорил о призраках прошлого. Это один из них, я хочу избавиться хотя бы от него.
Курт расправляет браслет и кладет его на стол.
— Ты допускаешь такую же ошибку, как и я, Мирта. Разница, про которую я говорил, как раз в этом, — мужчина постукивает пальцем по браслету. — У тебя еще есть возможность сказать эти слова.
— Мне нечего ему говорить. Он выбрал Капитолий, я ему не нужна. Будь все так, как ты описываешь, разве бы он уехал?
— Это просто страх.
Я усмехаюсь и откидываюсь на спинку стула. Его слова такие пафосные и такие… Боги, но ведь это бред. Какие слова я должна сказать? Что он мне дорог, что я схожу с ума без него, что скучаю? Мозг сам начинает проводить параллели: мой поцелуй перед «смертью», три дня забытья Бонедза; мой затхлый дом, всеобщее игнорирование и его изоляция от всех; балкон, утренний кофе по утрам с сигаретой в зубах и его башня с отстрелом птиц. Слава, которая не приносит радости и одиночество среди своих.
— Уже поздно что-либо менять, — хрипло говорю я. — Мы тоже опоздали.
Курт встает с места.
— Главное не забывай о том, что такая возможность есть. Не упусти ее, — Курт смотрит на свои золотые карманные часы. — Уже поздно, я тебя и так задержал. Спасибо за виски и за беседу. Давно я ни с кем так подолгу не разговаривал. Провожать не стоит, дверь закрою.
С этими слова Курт Бонедз выходит из столовой, оставив меня погруженной в сомнениях и терзаниях.
***
Легкая царапина возвращает меня в реальность. Я беру обделенного вниманием Феликса на руки. Гроза с ливнем прекратились, оставив после себя приятную прохладу и свежесть. В окне дома напротив зажегся свет: значит, Курт Бонедз скоро поднимется на ночную тренировку.
Произошедший с ним вечерний разговор для меня многое прояснил, но одновременно с этим вогнал в еще большую тоску. Лучше бы я всего этого не знала и жила бы себе дальше. Но теперь я не могу спокойно смотреть на своих соседей. Ведь по факту мы все живем в изоляции от остального города, где жизнь бьет ключом, где люди обладают на самом деле большей свободой, чем мы. Мы — лицо Дистрикта-2. И мы должны быть теми, кем нас принято считать: хладнокровными профессионалами, чей смысл жизни — это победа в Голодных играх. Больше от нас ничего не требуется.
Вдруг Феликс вырывается из моих рук и забегает на балкон, запрыгивая на самый край перил. Качаю головой и подхожу к нему: мало ли сорвется. Тут мой взгляд приковывает фигура, идущая по улице и подходящая к моему дому. Я осторожно выглядываю: нежданный гость звонит в дверь. Я быстрым шагом спускаюсь по лестнице вниз, по пути забросив Феликса в комнату. Еще какому-то из победителей пришло в голову прочитать мораль?
Открыв дверь, я едва не падаю в обморок.
— Привет, Мирта.
Не может быть, мне точно мерещится. Знала ведь, что не нужно брать у Деи эту дрянь, которую она мне настоятельно предлагала попробовать. Сейчас он исчезнет, это пройдет…
— Можно войти? — спрашивает Катон.
Я молча отступаю в сторону, дав Катону Блейку пройти в прихожую. Парень молча снимает плащ промокший плащ и вешает на крючок. Я следую за Катоном, который идет на кухню и убеждаюсь, что это не сон и не галлюцинации.
На кухне Катон достает из шкафа стакан и бутылку коньяка. Я, не в силах ничего сказать, просто сажусь за барную стойку, пока она наливает алкоголь и садится за стол у окна. Он залпом выпивает бокал, затем второй. Повисает тишина, не нарушаемая даже ночными уличными звуками.
— Что ты здесь забыл? — наконец выбираю один из самых безобидных вопросов, роящихся в моей голове.
Катон продолжает смотреть куда угодно, только не на меня. Странно, раньше бы меня это взбесило, но сейчас я абсолютно равнодушна.
— Я вернулся. Навсегда.
— Так же как и в Капитолий?
— Нет, — мой бывший ментор наконец-то осмеливается поднять на меня глаза. — На сей раз действительно навсегда. Я отказался от капитолийской прописки. Меня тут же отправили в Дистрикт-2. Назад я уже не вернусь.
— И почему же ты отказался?
Катон вздыхает и проводит рукой по лицу.
— Не смог я там находиться. Там все другое, не такое, как дома.
— Странно, раньше тебе это не мешало.
— Тогда у меня была цель. Сейчас меня там ничего и никто не держит, — говорит он. — Не могу я жить без наших гор, вечной прохлады и этой Улицы победителей. Меня будто манит сюда…
— Манит значит? — во мне начинает бурлить все накопленные за эти месяца чувства: от печали до гнева. — Что значит мне теперь придется съехать? Впрочем, это в твоем репертуаре: портить мою жизнь — твое призвание!
— Что за бред ты несешь?
— Разве бред? Ты либо бросаешь меня на произвол судьбы, либо пудришь мне мозги сказками о счастливой жизни, которой тут же лишаешь. Было бы намного лучше, если бы ты сказал о такой незначительной детали, как переезд в Капитолий еще
