Миллионы Марко Поло

Венеции, а мать мадьярка. Взгляд доктора скользнул по стройным линиям ее фигуры, и он мысленно кивнул головой. С самого раннего ее детства семья скиталась по разным странам. Вот почему она стала полиглоткой: она говорила на пяти языках и среди них на более тяжеловесном, чем красивом, — голландском. Из двоих родителей она помнила лишь отца, о матери ей только рассказывали. Воспоминания детства! Это было кишение каких-то невнятных, путаных впечатлений от чужих городов и курортов; она ни за что не могла ухватиться — все сливалось воедино. Но какое отношение это имело ко сну, к снам, которые ей стали сниться через двадцать лет?

— Все равно рассказывайте! Ухватите какую-нибудь ниточку, какой бы тонкой она ни была, и следуйте за ней! Дайте мне какой-нибудь факт, все равно какой, но факт!

Она повиновалась. Она закрыла глаза, видно было, что она старается изо всех сил. Наконец, пожав плечами, она взглянула на доктора.

— Ничего не выходит. Только какие-то общие впечатления, но ничего такого…

— Вы ездили вдвоем с отцом? — спросил доктор.

— Нет, конечно, у меня была гувернантка! Много разных гувернанток. Мой отец был слишком молод и хорош собой… да и слишком любил жизнь… чтобы целый день возиться со мной.

— Расскажите про ваших гувернанток. Какие они были — молодые, старые? Как они с вами обращались — ласково или строго?

— Первая гувернантка была итальянка, воспитательница в старом духе, добрая нянюшка. Но ей надоело таскаться по чужим странам, и она вернулась в Италию. Потом у меня, конечно, была швейцарка, потом француженка, потом англичанка. Как звали швейцарку, я помню, англичанку тоже, а вот француженку забыла.

Доктор выпрямился на стуле.

— Попытайтесь вспомнить что-нибудь о француженке.

Казалось, молодая женщина его не слышит. Она тоже выпрямилась на стуле и вглядывалась куда-то вдаль расширенными зрачками.

— Доктор! Я что-то вспомнила! Подумайте, я совсем про это забыла! Как странно!

— Что именно странно?

— Мой сон! Сон, о котором я вам рассказала! Он ведь мучил меня и раньше, когда я была маленькой!

Веки доктора, словно жалюзи, прикрыли его глаза. И глаза эти тоже вспыхнули.

— Рассказывайте! — глухим голосом приказал он. — Когда вам впервые приснился этот сон? Был ли это в самом деле тот же сон, что и теперь?

Она сидела не шевелясь. Она явно пыталась внутренним взором исследовать глубины своего прошлого — глубины, где нам смутно видится основа, из которой медленно произрастала наша личность, подобно тому как из бездн моря и времени к свету сегодняшнего дня поднимается коралловый риф. Вдруг словно что-то ее смутило, она сдвинула брови.

— Я ничего не помню, — резко сказала она.

Доктор улыбнулся.

— Знаете, как вы сейчас себя чувствуете? — спросил он. — Словно вы нырнули в темную воду и вдруг почувствовали, как липкая тварь, поднявшаяся из морских глубин, задела вас по лицу. Не правда ли?

Гостья посмотрела на доктора почти с испугом, а у него в груди снова приятно защекотало.

— Дорогая юная дама, — сказал он. — Моя профессия в том и состоит, чтобы извлекать на свет божий тварей из морских глубин. Давайте попробуем извлечь вашу! Ваш сон впервые приснился вам во времена гувернантки-француженки?

— Не знаю, — неохотно сказала она. — Может быть. Мы жили за границей, по-моему в немецком, нет, во французском городе — нет, все-таки в немецком. И в один прекрасный день покинули его впопыхах — это я помню, — и меня поместили в монастырскую школу, а потом прошло много лет, прежде чем я снова увидела отца. Но в этом промежутке сон снился мне снова и снова.

— А когда он стал вам сниться опять?

— Некоторое время тому назад.

Она говорила отрывистыми фразами. Доктор задал еще несколько вопросов о ее детстве, об обстоятельствах, предшествовавших первому появлению сна. Некоторые вопросы звучали прямо инквизиторски. Вдруг она умолкла и указала на одну из многих книг, лежавших на письменном столе доктора.

— Марко Поло! — небрежно заметила она. — Мой отец вечно что-то фантазировал в связи с этой книгой!

Доктор скорчил гримасу. Наставление было очевидным! До этой границы, но дальше ни шагу! Таковы уж эти избалованные дамочки, которые приходят к нему, чтобы он подверг анализу состояние их души! Но стоит прикоснуться к воистину чувствительной точке, они стонут так, словно дантист коснулся бормашиной зубного нерва. А потом уходят, недовольные тем, что врач не захотел заполнить провалы в их памяти собственными цветистыми фантазиями! Надо было бы стать шарлатаном и именно так и поступать. И все же от нее он ожидал другого…

— Да, Марко Поло, — сказал он с самой любезной своей улыбкой. — А знаете ли вы, сударыня, как прозвали Марко Поло в его родном городе? «Мессер Милионе», господин Миллион — люди считали, что он слишком неосторожно обходится с цифрами. Если вы надолго задержитесь в Амстердаме, может, и вас станут называть «Монна Милионе», — я имею в виду господина Хейвелинка и других ваших мучителей.

Она беззаботно рассмеялась.

— Так или иначе, кто-то счел меня достаточно богатой, чтобы взломать дверь моего номера, — сказала она. — Как раз вчера, вернувшись в отель, я обнаружила, что в мое отсутствие кто-то побывал у меня и перерыл все мои бумаги. Некоторые из них исчезли. Я пыталась уверить администратора, что это были ценные бумаги и отель отвечает за понесенные мной убытки, но администратор не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Понимаете, я надеялась таким образом взыскать с них деньги. Однако ничего не вышло!

— Но милая юная дама, — огорченно сказал доктор. — Как же вы тогда, скажите на милость… как же вы думаете… Не могут же вас выкинуть на улицу без вещей… Позвольте мне сделать все, что я…

Он смущенно заморгал. Она с улыбкой прервала его запинающуюся речь.

— Вы — прелесть! — сказала она. — Но не беспокойтесь. Когда речь идет лишь о деньгах, все всегда улаживается! Это было любимое присловье моего отца, и я убедилась, что оно справедливо. Только не надо волноваться. Если волнуешься, все идет кувырком!

— Но, — снова начал доктор, — вы же сказали, что послезавтра…

— Что самое позднее послезавтра меня вышлют, совершенно верно. Вот поэтому вы и увидите — послезавтра что-нибудь случится! Так бывает всегда.

— Но… — в третий раз начал доктор.

— Вы слишком любопытны, — сказала она. — Но раз уж вы хотите знать, я написала кое-кому из тех, кто был должен моему отцу. Мой отец, как только у него заводились деньги, раздавал их в долг направо и налево. А я оказалась такой мелочной, что в последние годы его жизни стала записывать, кто ему сколько должен. Кстати, этот список был одной из тех бумаг, что у меня украли. Но вор просчитался. У меня есть дубликат! Еще задолго до послезавтрашнего дня я получу от кого-нибудь деньги, вот увидите.

Она улыбнулась. Доктор недоверчиво покачал головой. И вдруг он вспомнил то, о чем едва не забыл, — договор с астрологом. Циммертюр подробно рассказал о нем своей гостье и дал ей адрес синьора Донати. Она широко открыла глаза.

— Астролог! Но у меня нет денег, чтобы ему заплатить.

— Не беда! Это будет за мой счет. Это входит в наше с ним соглашение.

— Астролог! Как интересно! — повторила она, и доктор почувствовал, как что-то кольнуло его в грудь, где до сей минуты царила полнейшая гармония.

— Так или иначе, я не могу отнимать у вас целый день, не имея возможности заплатить вам гонорар! Спасибо, господин доктор, и если случайно вы когда-нибудь найдете объяснение моему сну, то…

— Прежде чем вы уйдете, — перебил ее Циммертюр, — я хочу задать вам последний вопрос. — И