Подкрепившись, он вновь извлек из тайника микрокомпьютер, нацепил монитор, и приступил ко второй, самой ответственной части аналитической работы. Перед его глазами предстали развернутые досье на кандидатов, набранных вербовщиками Урбограда, а пред мысленным взором проходили судьбы этих людей. Сухих документальных подробностей совершенно недостаточно. Конечно, важно имя и фамилия человека, его возраст, место рождения и национальность, важно из какой он семьи, где живет. Необходимо знать уровень его образования, чтобы лучше определить подпольную работу, к которой он склонен и возможности, коими он обладает. Где он учился? Продолжает ли сейчас повышать свой уровень? А если потребуется общаться с иностранными товарищами — сможет ли он, знает ли хоть один иностранный язык? И, конечно, в первую очередь — где он работает, доволен ли своей работой, да и зарплатой? Ведь взгляды и устремления человека во многом зависят от этого.
Рэд отхлебнул чай из кружки, и вспомнил, как мирно текла его собственная жизнь до того, как Дельцин развалил Савейский Союз, а продажные журналисты оболгали и очернили все ценности, в духе которых Рэда воспитывали. Он будто на киноэкране увидел самое яркое событие, какое довелось ему пережить: мятущиеся толпы в Моксве, горящий парламент (здание напоминало белый корабль, торпедированный, неотвратимо погружающийся в толщу морских вод)… Потом — пахнущий болью, йодом и бедой подпольный госпиталь на квартире сочувствующего врача, работа обозревателя в журнале «Просвещение», издававшемся нелегально… Тренировки в лагере «Инвер», участие в особых операциях… Снова работа в подпольном журнале, на этот раз — переводчиком. Общение с раскованными иностранцами, подчас не понимающими специфики Рабсии как страны тиранической. Создание диверсионной группы в Ильгинском районе и подполья в Среброусте, набор редакционных кадров для подпольной газеты в Усть- Такаве, сбор сведений о рудном городке Магнитодольске, руководство перекрытиями дорог и областной организацией непокорного профсоюза «Оборона»… Жизнь, как в калейдоскопе, промелькнула перед глазами Рэда, внезапно извлеченная им из бездонных глубин памяти…
Лучи Слунса пробивались сквозь щели в досках крыши. Рэд заметил, что ярко-желтое пятно от них, постепенно, час за часом двигаясь вдоль стены, уже достигло его столика. Яркий свет слепил левый глаз подпольщика, не закрытый монитором «Пелены». Заговорщик отодвинулся чуть в сторону, передвинул и столик. Выглянув в круглое оконце, он с особенной остротой ощутил, какой зной сейчас на улице — воздух над лугом дрожал, очертания ближних холмов сквозь жаркое марево казались зыбкими. Сощурив серые глаза, подпольщик отошел от окна, вновь присел на обшарпанный табурет. Согнулся над столом и положил руку под щеку, приняв позу роденовского мыслителя. Внутренне собрался, приготовился к напряженной умственной работе.
Итак, у каждого есть в биографии какие-то переломные, особенно повлиявшие на него моменты. Конечно, у тех, кого набрали урбоградские вербовщики, жизнь была не столь бурной, как у Рэда. Но все же, какая-то страшная несправедливость, по-своему воспринятая через призму личного опыта, толкнула человека в ряды повстанцев. И у всякого из них этих кандидатов хватило ума и логики, чтобы понять: не случай, не судьба, не личная неудачливость виноваты в его бедах, а исключительно общественный строй, диктаторский режим Медвежутина, заправилы нашего общества — монополисты, чиновники, церковь… Когда, почему это верное понимание пришло к каждому из набранных людей? В это надо вдуматься. И не просто запоминать сухую информацию, а пластично, по-актерски вжиться в каждого — так, чтобы судьба его прошла перед твоими глазами.
Вот, к примеру… — Рэд пролистнул досье — этот рабочий по фамилии Фальков, с розоватым неприметным лицом. С его мотивами, кажется, все ясно… Работал на химкомбинате, интересовался экологией. И угораздило его дать журналистке интервью: как нарушается на заводе техника безопасности, какой катастрофой грозит изношенное оборудование. Журналистке — жаренный материал, рабочему — повестка об увольнении. Теперь — ночной сторож, получает гроши, устроиться в мало-мальски приличную фирму не может. Как же, директор комбината — важный функционер «Единой Рабсии», он своим дружкам — директорам наверняка о Фалькове шепнул пару слов, так что нигде его теперь не примут. Ясно, что он решил примкнуть к нам. А чем он может помочь? С его неприметной внешностью, с днем, свободным от работы? Очень подойдет на роль связника, приносящего приказы от куратора подпольной группы к рядовым работникам… А что толкнуло в наши ряды эту милую блондинку? Перед взором Рэда предстало улыбающееся лицо Юли Истоминой. Так, филолог по специальности. Из интеллигентной семьи, увлекалась идеями феминизма. Дорожит своим человеческим достоинством. Вынуждена была устроиться секретаршей, закончив курсы по пользованию оргтехникой. Да, место секретарши — не самое лучшее для сохранения достоинства! Особенно когда толстопузый босс не дает проходу… В общем-то, та же история, что и с Фальковым. Отказала боссу, уволена без возможности найти новую работу. От идей о равноправии женщин перешла к идеям о социальном равенстве. Умная девушка — прекрасно поняла, что чего-то добиться можно лишь тогда, когда все угнетенные, по половому ли признаку, или по социальному — объединятся и потребуют справедливости. Хм… Выходит, она знает оргтехнику? Вот бы ее — в будущую подпольную типографию! А этот художник, с испитым лицом и сизым носом, куда лезет? Его-то что к нам привело? — Рэд недоуменно взглянул на фото Альберта Юрлова, скользнув взглядом по косичке и серебряному кольцу в ухе. — Хм… Действительно, вопиющий случай! Лучшего друга убили у него, когда набранные церковью ультраправые погромщики — их именовали в Рабсии «свинхедами» — разгромили атеистическую выставку «Осторожно, рабославие». Медвежутин открыто осуждал свинхедов, но тайно они поощрялись властями как «патриоты» Атеистическая выставка была в столице, с тех пор погромщики убили многих и многих. Однако не каждый способен задуматься о том, что в смерти друга виновата социальная реакция и правящий режим, который ее проводит. К примеру, вот этот… Юрлов… Списал все на судьбу, начал пить… Из этой пропасти его вытащили наши товарищи, указав на виновников бед и отвратив от губительной рюмки… А ведь пропадал человек! Художник… Что, если в рамки его картин заложить нелегальную литературу? Лучшего способа ее передачи и не придумаешь…
Рэд по привычке откинулся назад, забыв что он сидит на табуретке, и спинки у нее нет. Потерял равновесие, чуть не упал, но вовремя подставил ладонь, однако занозил ее о дощатый пол чердака. Улыбнувшись своей неловкости, он подумал: — Нет, так не годится. Людей слишком много, нужно нарисовать схему, и в каждую ячейку будущего подполья вписать имена людей, подходящих для той или иной работы. Потом бумажку я сожгу, запомнив содержание — но сейчас нужна наглядность. Пямять Рэда была фотографической, а мозг работал четко, как электронная машина. И вскоре на листе бумаги уже возникла схема, где от центра — командира и штаба — отходили три луча, к группам пропаганды, действия и документации. Все эти группы были связаны меж собой лишь через командира, их работники не должны были знать друг друга. Пустые ячейки с названиями различных работ начали заполняться фамилиями подходящих для этого людей…
Рэд любил работать именно так — в тишине, неспешно и последовательно, перемежая конкретику с широкими обобщениями. Иногда он уклонялся в последние, отвлекаясь от основной темы. Это был своеобразный защитный механизм, спасающий мозг от перегрузки. И потому Рэд, зная об этой особенности своего мышления, относился к ней снисходительно. Вот и сейчас, зацепившись за слово «подходящих», он постепенно сползал от практики к размышлениям философским.
— Подходящих… — задумчиво улыбнулся Рэд — Подходящих по идейным, моральным, деловым качествам — не по происхождению. Опричники Медвежутина возводят на нас глупую клевету, будто мы «разжигаем социальную рознь». Но достаточно взглянуть на досье набранных нами людей, чтобы эта ложь развеялась. Вот, среди набранных нами: отставной генерал, возмутившийся расстрелом парламента. Чиновник мэрии. Несколько крупных предпринимателей, чьи фирмы душит чиновничья рать Медвежутина. Учителя, потерявшие работу из-за того, что пытались донести до ребят правду. Гуманные врачи, что предпочли благородную клятву Хиппократа барышу и «страховой медицине». Честные писатели. Удушаемые режимом журналисты… Такие как этот вот… Клигин — глянул Рэд в досье — Надо запомнить: Клигин. Теперь ведет краеведческие очерки, раньше был великолепным публицистом, можно сказать — «золотым пером» Урбограда. Работал в газете, затем — на радио «Тантал». Не это ли радио в 3998 году штурмовал ОПОН — отряд полиции особого назначения? Кажется, директор радиокомпании Альфат Валеев отстреливался тогда из ружья, а через год умер от инфаркта в тюремной камере… Оказывается, Клигин вел на этом радио программу «Свободный голос»… Надо бы восстановить в памяти эту давнюю историю. Посмотрим дальше… вот какой-то Пенкин Матвей… Разносчик, с треугольным лицом, желтоватыми белками глаз… Видимо, курит, чтобы успокоить нервы. Да, уличным торговцам сейчас плохо приходится, ларечникам тоже — их теснят
