масса взрослых объявляет призыв совершеннолетних в редеющую массу! Я тебя породил, я тебя и призову для твоего же блага, которое ты оценишь к старости. Комиссуются лишь малолетние преступники, сумасшедшие и гомики… Но я-то считаю себя нормальным!.. Впрочем, все психи считают себя нормальными… Но меня-то медкомиссия признала годным!.. Впрочем, у нее план по валу. Что же мне решить? Умственно деградировать до капитана Чекрыжникова и Девятка яиц? Но на фиг я такой нужен Победе? Или до конца жизни доказывать на каждом углу, как я всем необходим, как без меня всем будет плохо?.. Что ж предпринять-то в самом деле? Уже ломятся на посадку сопляки, улетающие вдаль, прилетающие вблизь, «в этот край таежный», а я все решаю в очереди, какой рейс лучше. Потому и решаю, что видел: эти погибнут на взлете, эти споют дружно, может, и спляшут под крылом самолета, а эти сделают главное — не постареют сердцем, — но мозги им вытрясут в полетной болтанке…» — тут он вытер сопли, которые уже потекли за воротник от долгого сидения в кустах, и решил еще думать и гадать о себе в более теплом месте.
Победе он задал вопрос в письменном виде и с экономией слов: «Как погиб Макар Евграфович: переходя улицу на красный или желтый свет?»
Победа прочитала и ничего не поняла.
— Какая разница! — удивилась, потому что голова ее была полна совсем другим.
Тракторович уже на правах жениха поселился в каморке домработницы — обихоженном стенном шкафу — и преследовал Победу воздушными поцелуями по всей квартирной площади. Бедная девушка оказалась до того непристроенной в отчем доме, что запиралась в туалете и роняла слезы в унитаз, всхлипывая отчетливо и сознательно, когда Кустым пугал ее, засунув губы под дверь, страстными абдумбадратами. Изредка подходил к двери и Василий Панкратьевич.
— Как свадьбу прикажешь готовить, дочка? — спрашивал он в щель.
— Как похороны, — ревела Победа в унитаз.
Чугунов махал на нее рукой и, не теряя времени, с места обучал желаемого зятя партийной лексике и объяснял употребляемые коммунистами прибаутки.
— Ну-ка, Тракторович, — предлагал он. — Вылез ты на трибуну с отчетным докладом, а тебе из зала кричат. «Короче, Склифосовский!» — как поймешь?
Кустым, ворочая русскими словами, объяснял кое-как, что Склифосовский — сердобольная бабушка, много причитающая по каждому поводу и в пустоту. У него на родине живет такая, только зовут ее по- другому. — А вот и неправильно! — ликовал Чугунов, хотя расстраивался. — Склифосовский был чересчур осторожный хирург и всегда норовил оттяпать от руки или головы самую капельку, а студенты и ассистенты — народ безжалостный — гудели, чтобы он отхватил покороче, побольше, до плеча или шеи. Уловил суть?.. Опять не уловил, — сокрушался Чугунов. — Критики ты должен в выступление добавить. Сразить врага ядреным словом! Ну-ка, обругай меня грамотно ревизионистом, как вчера разучивали…
Когда Победе надоедало лить слезы или кто-нибудь из домашних активно домогался унитаза, она выходила и спрашивала отца: скоро ли свадьба? — добавляя, как непременное условие, что в последний путь до загса пойдет одна и никаких родственников, ничьих пап-мам рядом не потерпит. В лучшем случае исключение составит Кустым, и то она еще подумает, нужно ли?
Однажды Чугунов ответил, что осталось семь дней и платье пора мерить.
— Сегодня же Сени выходит замуж за Леню, а Девяток яиц женится на Чертокозе! — вспомнила Победа
— Сиди от греха в туалете, — решил Чугунов. — Я чувствую, ты готовишь какой-то фортель, — и на глазах дочери порвал письмо Аркадия, которое прихватил из почтового ящика.
— Во-первых, я — свидетельница со стороны невест, а во-вторых, я приглашена с Кустымом, Трофимом и Дулембой, — ответила Победа.
Чугунов дал ей подарки из сундука, в котором держал склад подарков на все случаи жизни, и, как всегда, укатил в горком срочно и неотложно…
На свадьбе она сидела задумчивая и как мышка, ни с кем не танцевала, отвечая односложно:
— У меня жених строгий…
— Мне жених не разрешает…
— Жениха спрашивайте, а я — человек подневольный.
Кабаев сиял от таких ответов, как новый пятак, а Победа темнела лицом, как пятак, которым прикрыли глаз покойника. Но в конце концов она собралась с духом, втихомолку обговорила свои козни и замыслы с кем надо и, когда одна невеста заявила, что оставила в паспорте девичью фамилию, не найдя смысла менять одного черта на другого, и Девяток яиц рассказал, что в «Булочной» теперь откликается на Черствого батона, а Леня поднял бокал за то, что он больше не Юра и не Константин, споткнувшись на имени Константин, ушла с Кабаевым почти веселая, даже взяла навязанного жениха под руку, догадываясь, какой сюрприз ждет их дома после Лениного тоста.
Но сюрприз их встретил на полдороге в образе Василия Панкратьевича без шапки и с трясущимися губами.
— И этот помер! — закричал издалека Чугунов. — Что же со мной будет, друзья ситные?
— Что же они дохнут, как мухи? — спросила Победа.
— Замолчи! Отцовской рукой ударю! — закричал Чугунов. — Великий человек ушел от нас!
— Может, свадьбу перенесем в честь такого траура? — намекнула Победа.
— Я завтра же позвоню в загс и перенесу ее на послезавтра! — рявкнул Чугунов. — Промедление карьеры Кустыма чревато моей политической смертью.
Победа забрала свою руку у огорченного жениха и пошла своей дорогой…
Наутро Василий Панкратьевич хотел сделать, что обещал, но из-за вселенского траура загсы прикрыли временно. Используя данную ему власть, он сумел лишь приблизить срок свадьбы, и то на день. Но этот выигранный день был для Победы ударом ниже талии, потому что бежать зимой она не решалась, сообщить за тридевять земель Аркадию о переносе дня не могла и даже яда, чтобы отравить Кустыма, у нее под рукой не было…
Штаб свадьбы заседал в комнате Чертикова и Чертокозы. План давно был утвержден в производство, роли распределены, но Победа все равно ходила очумелая от кровати к стулу и уговаривала себя хоть на что-нибудь решиться, так как плановость любого мероприятия пугала ее до смерти. Никита, Леня и Сени давно решились и откровенно радовались наступающему развлечению, пересчитывая бутылки в ногах. Кустыма они выгнали по просьбе Победы и под надуманным предлогом, будто существует такой русский обычай: прощание невесты с друзьями и подружками. Кустым караулил свое счастье у подъезда, нервно отряхивал черный костюм и издавал трубные звуки, тренируя глотку для четкого «да» в загсе…
…Ранним утром Победа оторвала голову от подушки, сказала: «Господи, благослови!» — и совсем как Аркадий задумалась над буквальным смыслом выражения. «Это что такое? — спросила она себя. — Это Бог на небе должен сказать апостолам: «Посмотрите, какая внизу хорошая девочка. Не дадим ее в обиду». Или это совсем другое?.. Нет, лучше я на себя понадеюсь».
В коридоре ее встретила вся семья и Кустым с дежурным букетом.
— Зачем мне цветы в ванной? — спросила Победа
— Побыстрей наряжайся, дочка, — сказал Чугунов, — а мы уже готовы.
— Кажется, я загодя предупреждала, что пойду в загс одна, — напомнила Победа
— Мы поедем! — сказал Чугунов, позвякивая ключами. — Я дарю тебе и Кустыму новую машину на свадьбу!
— Мне или Кустыму?
— Вам! Только вам!
— Нам не надо, подари кому-нибудь одному.
— Но у вас теперь все пополам, — напомнил Чугунов.
— Значит, у каждого — по тележке, — решила Победа — Я пойду пешком, а вы терпеливо ждите меня
