- Je vous demande pardon? - недоуменно замигала пленница.
- Так я и знал, - решительно закивал Эрнесто. - Вам нечего сказать. Пора кончать с этим. - Комиссар повысил голос. - Люггер-капитан Фамке ван дер Бумен! Именем свободных народов Европы и властью, данной мне Единым Народным Фронтом, за многочисленные преступления против мира и человечества, я приговариваю вас к высшей мере наказания - смертной казни. Приговор будет приведен в исполнение в ближайшие двадцать четыре часа. Приговор окончательный и не подлежит обжалованию. У вас есть какие-то особые пожелания, последние просьбы перед тем, как приговор будет приведен в исполнение?
- Fuck Me Jesus, - сказала смертница. - Прошу прощения, я только что из Англии...
Могла бы и не говорить. Еще один мерзкий и гнусный язык, оскорбляющий слух истинного испанца! Мудрено было не узнать.
- Я даже не спрашиваю, где мои адвокаты и присяжные, - продолжала она, - было бы странно ожидать иного от вашего кенгуриного правосудия...
- Нет, позвольте! - перебил ее комиссар. - Это ваше правосудие - кенгуриное! Тем более что прибыли вы к нам с родины кенгуру!
- ...но я рассчитывала, что вы хотя бы будете меня пытать, чтобы выведать все наши военные тайны и секретные планы... - добавила вражеская летчица и почему-то облизнулась.
- Мы не пытаем пленников! - вспыхнул товарищ Гонсалес. - Все это наглая и бессовестная ложь оранжистской пропаганды! Мы уничтожаем своих врагов, мы желаем им смерти, но нам не нужны их страдания! Тот, кто сам однажды страдал, никогда не позволит страдать другому!!!
- Вы действительно в это верите? - люггер-капитан ван дер Бумен снова облизнулась.
- Зачем вас пытать? - продолжал комиссар. - Чтобы услышать очередную порцию вашей наглой лжи? Как я уже сказал, мы и так все про вас знаем. Нам известны номера ваших полков, численность ваших самолетов, ТТХ ваших новейших машин, имена командиров и даже координаты вашего ледяного аэродрома в Бискайском заливе, по которому в самое ближайшее время будет нанесен беспощадный и неотвратимый удар решительного возмездия! - Гонсалес схватил со стола колокольчик - обычный школьный колокольчик, который можно услышать в конце урока - и принялся изо всех сил размахивать им. На пороге немедленно выросли пресловутые "пуалю".
- Бросьте ее в подвал, - приказал комиссар. - Мы расстреляем ее завтра на рассвете.
- Надеюсь, мне полагается последний ужин? - усмехнулась она, поднимаясь со стула.
- Никаких последних ужинов, - отрезал Гонсалес. - Мы выбросили эту отжившую феодальную традицию на свалку истории. Перебьешься, убийца. У нас дети в тылу и на фронте голодают!
- Ну, хотя бы расстрел на рассвете сохранился, - вздохнула Фамке.
- Это совсем другое дело, - заметил комиссар. - Мы построим весь личный состав, пригласим иностранных добровольцев и военных наблюдателей от нейтральных держав. Пусть все видят, как мы караем военных преступников и врагов Единого Фронта! Ночью этого делать нельзя -- мы экономим электричество и должны соблюдать светомаскировку, дабы не облегчать работу вашим кровавым воздушным палачам...
- Спасибо, спасибо, я поняла. Встретимся на рассвете... товарищ комиссар.
- Увести преступницу.
Разобравшись с делами, комиссар проверил посты (только вокруг штаба) и отправился на боковую. Но несмотря на длинный и насыщенный день, заснуть ему удалось не сразу. Несколько часов подряд он ворочался в своей кровати, переворачивался с бока на бок, и так далее. Белголландская пленница не выходила у него из головы. Все это было очень странно и непонятно. Ведь в ней не было ничего особенного - с какой стороны не посмотри. И все равно ее утром расстреляют... Утром. Не сейчас. Но почему я слышу выстрелы?!
Комиссар вскочил и прислушался. Стреляли. За окном, со всем рядом, практически везде. Тревога!
Товарищ Гонсалес быстро натянул гимнастерку и сапоги, вытащил из-под подушки верную "астру" и выскочил в коридор.
В коридоре было темно. По коридору кто-то бежал - прямо на комиссара. Гонсалес не мог видеть бежавшего, он только слышал его тяжелое дыхание. И решил не рисковать - вскинул "астру" и дал длинную очередь вдоль коридора. Невидимый бегун жалобно вскрикнул и с грохотом упал.
Комиссар осторожно подошел поближе. Здесь видимость была лучше - через окно падал свет от уличного фонаря. Это был один из французских солдат, конвоировавших пленницу прошедшим вечером.
- Неловко как-то получилось, - пробормотал Эрнесто. Солдат тем временем зашевелился. Надо же, он был еще жив. Зашевелился не только француз, но и его губы. Кажется, он пытался что-то сказать. Комиссар нагнулся пониже и прислушался.
- Белго... ландцы... напа... ли...
И больше ничего.
- Да я и сам догадался, - вздохнул Гонсалес и прикрыл убитому глаза.
Так или иначе, незапланированный ночной бой успешно завершился без его участия, а ночь вскоре сменилась утром.
Во дворе школы построился весь личный состав, свободный от дежурств и караулов, а также приданный отряд интербригадовцев. На заднем фоне маячили журналисты и военные агенты нейтральных держав вроде Либерии или Швейцарии.
Где-то в центре квадрата, образованного стройными рядами бойцов и гостей, возвышался флагшток, рядом с которым были аккуратно сложены два штабеля трупов. Более крупный - в униформе Единого Фронта, менее крупный - в белголландских мундирах.
Привели пленницу. Но не ее одну. Вместе с ней жандармы из военной полиции пригнали на школьный двор трех французских солдат - в одних гимнастерках, без погон, ремней и сапогов. Так и не сумевший выспаться, и потому злой комиссар, окинул их хмурым взглядом и обратился к подбитой летчице:
- Вы узнаете их? - Гонсалес указал на тела в белголландской униформе.
- Хм. Гм. - Пленница принялась хладнокровно рассматривать убитых. - О, привет! Какая встреча! Да, конечно. Это воздушные пехотинцы из моей дивизии. Вот этот парень - стафф-капитан Альберт... впрочем, я не обязана называть его имя.
- Полагаю, они хотели вас освободить, - комиссар смерил пленницу строгим взглядом.
- Все может быть, - она равнодушно пожала плечами. - Знаете, это все трансголландское братство по оружию...
- Не верю, - отрезал Эрнесто Гонсалес. - Ваши оранжисты не стали бы так рисковать из-за одного человека. Я уверен, что дело в другом. Вас попытались освободить, потому что вы очень важная птица. Птица куда более высокого полета, чем хотите казаться на самом деле.
- Хм. Мне бы хотелось сводить наш разговор к примитивной игре слов о птицах и полетах, но вы не оставляете мне выбора, - хихикнула рыжая ведьма. - Высоко летать - это я умею.
- Уберите ее в сторону, - приказал комиссар. - Пока что. Займемся ей позже.
И товарищ Гонсалес повернулся к трем бойцам --
