Но даже если бы мы взяли под свое управление гусей, индюков, уток и других добронравных созданий, заполнявших двор и благодаря своей лояльности являвшихся очень подходящими подданными, то вряд ли бы мы чего-нибудь достигли, созвав их в Скупщину. Они, конечно, объединились бы в клубы представителей, то есть в клуб индюков, клуб гусей и клуб уток. Но эти клубы ничуть не повлияли бы на те полномочия, которые мы, правительство, сами себе присвоили, поскольку, как известно, политические клубы существуют лишь для того, чтобы приучать своих членов не жить своим умом и не терзать себя укорами совести. Гусак, индюк и утка, которые скажем, оказались бы председателями клубов, получили бы от нас клятвенные заверения в том, что всем им (им лично) будет улучшено питание. Вот тебе и большинство, вот тебе и доверие.
Правда, на нашем дворе среди домашних животных жил и еж, который, судя по его внешности, мог бы при случае представлять оппозицию. Но целыми днями он спал, а оппозиция, которая спит, совсем не опасна. Да в конце концов и этот его внешний вид представлял не бог весть какую опасность, ибо никогда не нужно бояться оппозиции, для которой иголки служат только украшением.
Благодаря этому мы имели все условия, позволявшие нам пользоваться неограниченной властью, а неограниченная власть, когда ее некому ограничить, кажется воплощением нашего традиционного довольства.
В таких благоприятных условиях я очень легко разрешил правительственный кризис и сформировал правительство. Себе я оставил портфель министра иностранных дел. Тогда еще никто из нас не имел представления о такой замечательной и доходной должности, как министр без портфеля. Мы, разумеется, знали о портфелях без министров, но министр без портфеля — это уже более позднее изобретение. Если бы в наше время была такая должность, то я бы, разумеется, взял на себя тяжкий труд управлять министерством без портфеля, без определенных обязанностей и без канцелярии. А так мне пришлось взять на себя иностранные дела, потому что я был «из хорошей семьи» и очень плохо знал иностранные языки, что также является одной из характерных особенностей наших дипломатов.
Кроме меня, в правительство входило еще четыре министра: полиции, финансов, просвещения и военный. В те далекие времена, когда мы играли в правительство, не было многих министерств. Так, например, не существовало министерства народного здравоохранения, так как тогда, по всей вероятности, вообще не существовало здоровья народа. Не было и министерства путей сообщения. Дороги, разумеется, были, но мы часто пели под гусли: «Дороги еще пожалеют о турках, так как некому теперь нас заставить чинить их!» Леса, разумеется, тоже были, но в них хозяйничали разбойники, и только совсем недавно разбойников сменили министры и образовано было лесное министерство. Руды, говорят, тоже были, нопоскольку налог все платили исправно, то и не было никакой необходимости искать другие источники дохода. Водные пути тоже были и так же, как сейчас, являлись причиной наводнений, только тогда не ощущалось никакой потребности в том, чтобы наводнениями управлял специальный министр.
Список моего правительства выглядел примерно так: министром иностранных дел стал я, а министром просвещения я назначил Чеду Матича за то, что он по два года сидел в первом и во втором классе гимназии и, следовательно, учился больше, чем мы. Кроме того, Чеду два раза исключали из школы, и, следовательно, он назубок знал все школьные законы, и, наконец, грамотность он считал роскошью, а этого же мнения придерживались и тогдашние настоящие министры. Министром полиции мы назначили Симу Станковича, сына жандарма из окружного правления, считая, что служба в полиции является в их семье традицией и что воспитания, которое жандарм мог дать сыну, вполне достаточно, чтобы быть министром полиции в Сербии. Кроме того, у Симы были и другие достоинства. Он, например, мог грубо облаять, начав с господа бога и кончив самой маленькой блохой в одеяле, а кроме того, умел пригрозить ножом, а то и просто дать по морде. Все это так или иначе подтверждало, что он обладал всеми качествами настоящего министра полиции, и мы все считали, что удачно выбрали кандидата на этот пост. Министром финансов стал Перица из третьего класса начальной школы. Он был еще маленьким и носил штаны с разрезом сзади, сквозь который постоянно торчал кусок рубашки. Этот хвост только в воскресенье до полудня был более или менее чистым. Перица был ни к чему не способен, ни к той работе, за которую взялся, ни к какой-либо другой, но ведь это никогда не было препятствием при создании настоящих министерств. Тот грязный хвост, который он таскал за собой, не только не мешал ему, но, наоборот, был в некотором роде знаком отличия, и таким характерным, что мог бы служить постоянным знаком отличия для всех министров финансов.
Портфель военного министра мы отдали нашему другу еврейского вероисповедания Давиду Мешуламу. Сделано это было не без умысла. Назначая его военным министром, мы хотели прежде всего оградить себя от риска вступления в войну с каким-либо другим государством, а кроме того, предоставляли нашему другу Давиду непосредственную возможность участвовать в поставках и подрядах, которые расписывает военное министерство, зная, что он и без того бы в них участвовал.
Заседания таким образом составленного кабинета происходили иногда на крыше дровяного сарая, но чаще даже еще выше, на ореховом дереве, где каждый министр восседал на своем суку. Эго второе место можно было бы рекомендовать любому правительству, так как только наверху, на суку орешника или на крыше четырехэтажного дома, оно могло бы оградить себя от любопытных журналистов.
Имея во главе своих войск Давида Мешулама, мы могли свободно заявлять о своем миролюбии независимо от того, какие планы вынашивал военный министр в глубине своей души. Но однажды, — как раз тогда, когда на повестке дня очередного заседания кабинета стоял вопрос о том, чтобы правительство в полном составе перескочило через забор Милоша-пекаря и покрало в его саду вишни, которые к тому времени были настолько спелы, сочны и румяны, что могли бы соблазнить любое правительство, — Давид Мешулам сообщил об одном инциденте международного значения, в результате которого один из наших подданных тяжело пострадал, вследствие чего мы должны были, ради поддержания нашего престижа, увеличить размеры компенсации.
Случай, о котором сообщил Мешулам, вообще-то был всем нам уже известен и заключался в следующем: наш гусь несколько дней назад пролез под забором на соседний двор в тот момент, когда соседского гуся не было среди гусынь. Правительство не знало, с какими намерениями наш гусь присоединился к чужим гусыням, но гусь-хозяин и его гусыни безжалостно набросились на нашего подданного и так избили и изувечили его, что он, оставив половину хвоста и половину перьев, чуть живой вернулся на родину. Военный министр предлагал завтра, в четверг, после полудня объявить соседям войну. Время было выбрано не случайно: во-первых, в четверг после полудня у нас не было занятий в школе, а во-вторых, на основании сведений, полученных из достоверных источников, Мешуламу было известно, что завтра после полудня соседи отправятся на виноградник и дома никого не будет.
Свое предложение военный министр закончил словами из заповеди Моисея: «Зуб за зуб, око за око», — то есть потребовал за оторванную половину хвоста и за несколько перьев, выдранных из одежды нашего гуся, догола ощипать всех соседских гусей. Он особенно настаивал на необходимости отомстить гусыням, так как в конце концов, говорил он, соседский гусь имел кое-какие основания для нападения на нашего гуся: он защищал честь своего домашнего очага, но кто просил гусынь вмешиваться в это дело?
После того как предложение было принято, Мешулам разработал стратегический план. По этому плану министр финансов, как самый маленький и слабый, не принимал активного участия в экспедиции, а должен был оставаться на заборе для охраны, чтобы вовремя сообщить нам о приближении посторонних. Я, министр просвещения и министр полиции должны были ощипать всех гусынь, а сам военный министр должен был собирать перья. План был принят, и на другой день в полдень военный министр прибыл в назначенное место с пустой наволочкой, представлявшей собой все военное снаряжение нашей экспедиции.
Точно в два часа семнадцать минут началось наступление. Я не знаю, столько ли было времени, но когда церковный колокол пробил два часа, повозка с семьей нашего соседа отбыла в направлении виноградников, и почти сразу же после этого мы перемахнули через забор, а министр финансов остался на заборе. Точное время — два часа семнадцать минут — я указал потому, что так обычно начинаются донесения с поля боя. В два часа двадцать минут я уже щипал одну гусыню, министр полиции — другую, а министр просвещения — третью. Гусыни отчаянно пищали, но мы, придерживаясь правила: «Зуб за зуб, око за око и перо за перо!» — продолжали свое дело до тех пор, пока гусыни не остались совсем голыми, будто только что вылупились. Военный министр между тем старательно собирал перья в наволочку. В два часа тридцать две минуты мы предприняли нападение еще на трех гусынь. Сражение развивалось в соответствии
