как рождается день, и душа его наполнялась незнакомым блаженством: это было чувство, поразительное своей новизной, как любовь, но куда шире и свободное от плотского влечения. «Он спит, я охраняю его сон. Он спит, я охраняю…»
Примятая трава потемнела от обильно растёкшейся крови. Ахмед, не просыпаясь, что-то гортанно забормотал по-арабски, и ладонь Боннемена погладила его лоб, отгоняя дурные сны.
«Роза теперь уже вернулась и даже легла. Бедная Роза… Так быстро всё кончилось. Она мне пара, но он – мое подобие. Странно: надо было забраться в такую даль, в Танжер, чтобы встретить свое подобие, единственное существо на свете, которым я могу гордиться, того, благодаря кому я могу гордиться собой. С женщиной иначе: всегда чуть-чуть стыдишься – её или себя. Мое чудесное подобие! Стоило ему появиться…»
Без тени отвращения он смотрел на свои руки, на коричневую каёмку под ногтями, линии на ладонях, превратившиеся в красные бороздки, засохшие ручейки крови, змеившиеся до самых локтей…
«Говорят, у подростков потери восстанавливаются быстро. Он, должно быть, единственный сын или старший; ему обеспечен хороший уход. Молодой мужчина в этих краях – большая ценность. А этот к тому же красив; он уже любим, и у него уже есть соперник. Подумать только, что если бы не я…»
Он приосанился и от переполнявшей его радости улыбнулся всему окружающему.
«Женщины… Я всегда заранее примерно могу сказать, чего мне надо от них и чего им надо от меня. Я ещё найду другую Розу. Розу чуть получше или чуть похуже. Но не так легко найти ребёнка и одновременно мужчину настолько обескровленного, настолько незнакомого и бесценного, чтобы не жаль было пожертвовать несколькими часами жизни, выходным костюмом, ночью любви…
Решительно, мне на роду написано так и не узнать, розовее ли груди Розы, чем её пятки, и отливает ли живот перламутром так же, как её колени. Мектуб,[3] сказал бы Ахмед».
Вдали, в конце длинной, отлого уходящей вверх аллеи, розоватый отсвет обозначил место, где встанет над морем солнце; унылый рёв осла и позвякивание колокольчика приближались с вершины холма.
Прежде чем приподнять Ахмеда, Боннемен проверил, крепко ли затянуты узлы импровизированной повязки. Затем он обхватил обеими руками юношу, так и не открывшего глаза, вздохнул запах сандала, исходивший от чёрных волос, неловко ткнулся губами в щёку – уже жёсткую и шершавую щёку мужчины – и почувствовал тяжесть молодого тела, поднял его бережно, как если бы держал свое дитя, плоть от плоти своей или драгоценную добычу – ту, что выпадает охотнику лишь раз в жизни.
– Проснись, малыш. Вот и Азиз.
Примечания
1
Патио – внутренний дворик в восточных домах.
2
Бико – букв. «козёл»; презрительная кличка, которой французы называют североафриканцев.
3
Мектуб – предначертано судьбой (араб.).
