поэтому «мы» он понимает, что она подразумевает все большое семейство — Воортов из Куинса, Воортов из Тагбоута.
— Глубокая мысль, — произносит он и отодвигается, рука Джулии соскальзывает с его плеча.
— Ты разрешил Донни-младшему и мне остаться здесь и этим спас нас. Я скоро найду квартиру, обещаю; я очень стараюсь.
Детектив Воорт живет в своем двухвековом доме. Этот дом всегда служил кровом для членов семьи, которые потеряли фермы, или остались без работы, или нуждались в том, чтобы снова стать на ноги после участия в военных действиях за морем, которые вела страна, а также для тех, кому просто нужна была хорошая постель, потому что они боялись грязных нью-йоркских больниц прежних времен.
В тяжелые дни подчиненные Воорта, измотанные сверхурочной работой, получали запасной ключ и в два часа ночи, валясь с ног от усталости, засыпали в одной из спален второго этажа. Это было проще, чем добираться в пригородные Нассау и Суффолк, — ведь на работу надо было вернуться уже через несколько часов.
«Какой смысл иметь три пустых этажа, если ими не пользоваться? — говорил Воорт. — Важнее любить то место, где встретишь свой конец».
Дом и участок, на котором он был построен, были дарованы с правом передачи по наследству континентальным конгрессом его предку, адмиралу Конраду Воорту, в качестве награды за то, что тот во время Американской революции помешал англичанам высадиться в Нью-Джерси. Оригинал дарственной висел в рамке на кирпичной стене в гостиной. Там было написано: «За действия, совершенные помимо зова долга, и взамен платы адмирал Воорт и его потомки настоящим награждаются земельным участком № 28 на острове Манхэттен в городе Нью-Йорке. Земля или строения на ней никогда не будут облагаться налогами со стороны властей — федеральной, штата и города. Дом и земля могут передаваться по наследству. Сей указ остается действителен до тех пор, пока последний из рода Воортов не умрет или не продаст собственность, и в этом случае все деньги от таковой сделки останутся в руках семьи и не будут облагаться налогом любой государственной властью — федеральной, штата или местной. Благодарим вас, адмирал Воорт. Подписано и засвидетельствовано».
Сейчас Воорт — самый богатый полицейский Нью-Йорка благодаря значительным двухвековым вложениям, включая и его собственные.
Позади Джулии открывается дверь ванной, и оттуда в клубах пара по дощатому полированному полу выходит Камилла, энергично растираясь полотенцем. Она выше Джулии, волосы длиннее и доходят до миленькой попки, живот плоский от бега и гребли на каяке, а синие глаза северной ирландки начинают яростно сверкать при виде женщины, сидящей на постели Воорта.
— Я поздравляла именинника, — весело сообщает Джулия.
— Он такой милый, — произносит Камилла, не глядя и словно размышляя, насколько мил Воорт.
Окно открыто, и майский ветерок овевает живопись трехвековой давности, старинный ночной столик, мраморного херувима и фарфоровый таз, захваченные адмиралом Воортом на британских фрегатах, когда он курсировал вдоль побережья. Но взгляд Воорта останавливается на противоположной стене. В данный момент беспокоящую его проблему лучше всего выражает картина, недавно написанная по его заказу. На ней были изображены современные нью-йоркские полицейские и пожарные, разбирающие после теракта руины Всемирного торгового центра.
На картине мужчины и женщины в дыму и пыли, под накренившимся обломком здания-гиганта, напоминающим остов веера расплавленной стали и вздымающимся как трубки органа, тщательно исследуют завалы. Спасатели — так назвали их газеты. Но спасать было почти некого. Некого отправлять в больницы в многочисленных машинах «скорой помощи», стоящих поблизости.
Воорт и его партнер по работе Мики тоже были среди спасателей, мучительно выискивая уцелевших из трех тысяч пропавших — ни в чем не повинных служащих и посетителей, которые в тот момент были в офисах. И из тех, кто видел, как обрушились на них потолки в следующее мгновение.
Воорт мельком вспоминает, как работал бок о бок со своими дядьями, кузенами и сотнями коллег — полицейских офицеров и детективов. Под завалами среди мертвых было трое полицейских Воорта, включая молодого мужа Джулии, пешего патрульного, который бежал к башне, чтобы помочь эвакуировать людей, когда здание рухнуло.
«Донни, Донни…» — шепчет Джулия, машинально крутя на пальце обручальное кольцо.
Воорт смотрит в упор на Камиллу, словно спрашивая ее: «Что мне делать?» — и негромко произносит:
— Спасибо, что устроила мне праздник. Мы с Камиллой скоро спустимся.
Воорт подумывает о том, чтобы повесить картину внизу — ведь ей явно не место там, где просыпаешься. Но, по крайней мере на сегодня, картина висит здесь, чтобы каждое утро перед работой напоминать о последствиях нехватки воображения и подготовки. Он хотел, чтобы это всегда было на виду и стало напоминанием для него — а впоследствии и для любого из детей, которые унаследуют дом, — о том, что нужно задавать дополнительные вопросы, ставить добавочные телефоны и, даже если устал до предела, писать докладные, наплевав на свои сомнения насчет их пользы.
Джулия снова привлекает его внимание к себе, протянув ему сверточек в синей глянцевой бумаге.
— С днем рождения! Хотела подарить тебе это сама, не при всех.
— Разверни, разверни, милый, — настаивает Камилла, устраиваясь на постель, где только что сидела Джулия.
— Это его значок, — вздыхает Воорт, воскрешая в памяти образ двоюродного брата — неуклюжего сообразительного кадета полицейской академии, которого, по правде говоря, знал очень мало. У него была репутация патрульного, корпевшего над составлением достойной сводки об арестах.
Полицейский значок Дональда Воорта, или, скорее, то, что от него осталось, лежит на темно-красном бархате, который подчеркивает блестящее и делает тусклое еще тусклее. Воорт провел большим пальцем по выпуклому оплавившемуся металлу, напоминающему о скрученных в узел прутах и расплавленных балках, которые Воорт разбирал. Значок вызывает ощущение тошноты и укрепляет решимость Воорта помочь всем, чем сможет, Джулии и ее пятилетнему сынишке, Донни-младшему.
— Я не могу хранить это у себя.
— Значок должен хорошо смотреться вместе с семейными реликвиями. Положи его внизу — рядом со старыми пистолетами, дубинками и наградами. — Джулия бережно накрывает руку Воорта. — Тебе не нужны другие подарки. У тебя есть дом, потрясающая дама сердца и все необходимое.
Жар тела Джулии соперничает с холодом значка.
— Прости, что вмешиваюсь, но я думала, что ты хочешь знать, собрались ли внизу гости, — произносит она, отступая назад, но оставляя ощущение тепла своей руки.
— Нет проблем.
— Мы мигом спустимся, — добавляет Камилла.
— Да, вот еще что, — улыбаясь, как фея, обращается Джулия к женщине повыше ростом — такими улыбками обмениваются женщины, и, кажется, улыбка эта имеет иной смысл, нежели та, которая предназначалась Воорту. — А ты знаешь, Кам, — хихикая, произносит Джулия ненавистное Камилле уменьшительное имя, — как другие Воорты называют нас? Сестрами. Забавно, правда? По-моему, из-за светлых волос. Думаю, они считают, что мы похожи.
— Как тебе это нравится? — спрашивает Камилла.
— Ты вроде старшая сестра, а я — младшая. Как тебе это? Старшая сестра, — повторяет Джулия, а затем говорит нараспев: — По-ка, с днем рождения тебя-я-я.
Если бы Джулия не появилась, Воорт с Камиллой занялись бы любовью. Они все еще могли лежать в постели, наслаждаясь друг другом — а это, будьте уверены, немало, — а не скучно смотреть друг на друга поверх стеганого одеяла и слушать гул транспорта, гудки машин, собачий лай — шум, доносящийся с улицы и сглаживающий неловкость.
— Я просто не могу попросить ее уйти.
— Конечно, не можешь. Ты даже не можешь попросить ее отойти на пару шагов.
Они живут вместе два месяца — конечно, меньше, чем Джулия с сыном на втором этаже, — но вполне достаточно, чтобы Воорт стал получать удовольствие от повседневных привычек Камиллы. Скажем, когда
