распечаток на стандартных листах А4. − Еще раз так пошутишь, будем разговаривать у шефа.
С замиранием сердца сел я за свой рабочий стол и стал читать.
За окном идет дождь настоящий ливень
Ветер бьёт освеженные листья
Знаю, он наломает веток
Но я ни разу там не был
Там за окном другой мир
Я не верил своим глазам. Неужели это написал мой кот?! Тот самый, которому я так и не удосужился дать имя? Серый. Просто серый. Впрочем, поэзия знает и Черного, и Белого… Дальше я читал, не отрываясь, и знал бы ты, как болела моя душа.
Вновь говорил при мне о других котах
Говорил о рыжем коте
О как я это ненавижу!
Говорил о том что с ним я лишь по недоразумению
Жесток и любим
Есть много обид но главная
Когда пресекают твою ласку
Подчеркнуто демонстрируя безразличие
Тогда я жду восход Луны
И беседую с ней о том
С улицы залетела бабочка
Значит лето в самом разгаре
Третье лето моей жизни
Я ловил ее и думал
Будет ли в моей жизни самка
Есть и другие обиды
Когда показывает что я неинтересен
Когда прохладно как должное принимает мои порывы
Когда говорит что отдал бы меня но кому я нужен
Жесток и любим
За шкафом залежи паутины и пыли
Так сладко там было и безопасно в детстве
И сейчас запах детства остался там
Но мне не втиснуться
Уже никогда не втиснуться в детство
Растерянный бреду я по жизни
Растерянный и нежный
Мне кажется я мог бы не есть совсем
Но взволнует ли это кого-нибудь?
Всю ночь из крана капала вода
Другой стоял на подоконнике за стеклом
Я испугался что он понравится
Я шипел на него и гнал почти до прихода
И он перетрусив ушел
Я был доволен и горд
Пришел и сразу уселся рассматривать камни
Когда-то играл со мной
Когда я был дитя я был лучше?
Пушистее хвост? Ярче полосы?
А сейчас при мне сквернословит
Одному бывает хорошо
Когда на улице завывает ветер
А дома тепло и мягко
И можно вылизываться и мечтать
О том как все еще будет
… Их было несколько десятков, этих сентиментальных строф. Я прочел их все и долго не мог прийти в себя. Потом я заспешил домой. От остановки к дому я почти бежал, но по дороге все-таки заскочил в ларек и купил банку «Кити Кэта» с крольчатиной. Я ввалился в свою квартиру с мыслью о том, что теперь у нас начнется новая жизнь. Но меня никто не встретил. Это было странно, но я, холодея, почти сразу догадался, в чем дело.
Я кинулся в гостиную, где была открыта форточка, в кабинет, в спальню… «Кис, кис, кис, − кричал я в панике. − Серый! Серый!..» Но никто не отзывался. Я вышел на улицу и бродил по двору до темноты, не прекращая звать тебя, и в дом вернулся, лишь окончательно утвердившись в бессмысленности своих поисков.
Я вошел в кабинет и сел за стол. И сразу увидел на нем листочек в линейку из старой записной книжки. Я помнил точно, что не оставлял его тут. Вновь я кинулся в гостиную, залез в шкаф… Твоих записей там, конечно же, не было, они исчезли вместе с тобой. Я вернулся в кабинет и, приглядевшись к листочку, увидел начертанный на нем еле заметный волнистый волосок, длиной не более сантиметра. Я включил микроскоп и скопировал этот знак, а затем, как и вчера, переслал файл лингвистам. Пусть попробуют не переведут.
Ночью я почти не сомкнул глаз. Меня мучили стыд и угрызения совести, меня мучил страх за тебя и надежда, что твоя последняя запись поможет мне тебя найти. А рано утром, едва только начался рабочий день, я ввалился в кабинет заведующего отделом структуральной космолингвистики.
− Что там написано?! − без предисловий потребовал я ответа.
− Я же тебя предупреждал… − отозвался он. − Впрочем, ты придумал довольно необычную систему кодирования, и кое-что мы взяли оттуда на вооружение. Если хочешь, я сделаю реестр, и ты оформишь патент на изобретение. Я и не знал, что ты увлекаешься структуральной лингвистикой.
− Вы расшифровали?! Расшифруйте, пожалуйста, расшифруйте! − твердил я.
− Ты хочешь сказать, что не сам все это закодировал? − наконец дошло до него.
