Отделение неврозов

- Нет, все в порядке.

- А настроение как?

- И настроение нормальное.

- Смотрю, ты совсем не рад меня видеть.

- Рад, конечно. Что ты такое говоришь?

- По твоему голосу этого не скажешь.

- Обычный голос.

Мама смотрит по сторонам. Соседей сейчас нет. У них на тумбочках книги, и яблоки, и бананы, и апельсиновый сок, и стаканы, с которыми мы ходим в столовую.

- А как тебя пустили в палату?

- Обыкновенно. Поговорила с дежурной медсестрой - она и разрешила. Я пообещала, что недолго.

- Обычно не пускают никого. Все сидят в фойе.

- Видела я это ваше фойе. Там сейчас даже сесть негде - все занято. Поговорить по человечески не дадут.

Говорить нам больше не о чем. Я механически открываю 'Солярис' - я читал его перед приходом мамы. Прочитываю полстраницы. Мама недовольно говорит:

- Ты что, книжку читаешь? Тебе со мной и говорить не о чем?

Я закрываю книгу и смотрю на нее. Она улыбается и обнимает меня. Я молчу.

Вечером сижу в коридоре и смотрю телевизор. Рядом еще человек десять. По телевизору - бразильский сериал. Я не видел ни одной предыдущей серии, и не знаю, о чем речь, но мне надоела палата, надоели соседи, и я просто хотел куда-нибудь сбежать.

На посту медсестры начинает звонить телефон - один гудок за другим: значит, междугородный звонок. Толстая тетка в спортивных штанах, обтягивающих ее зад так плотно, что пропечатываются контуры трусов, вскакивает и бежит к посту.

- Ес, хэллоу май дарлинг, - орет она в трубку. Народ поворачивает головы в ее сторону.

- Ес. Ес. Ай ноу. Ес, - продолжает она орать, потом надолго замолкает: слушает. Ей лет тридцать пять, и у нее нелепая завивка на выбеленных волосах.

- Ай мис ю, ай нид ю, ай лов ю, - орет она и кладет трубку. На место не возвращается, а уходит в свою палату на другом конце коридора.

- Вот выйдет замуж за своего голландца, вылечится там, и будет жить 'тип-топ', а мы будем тут всю жизнь париться. Так ведь? - говорит тощая некрасивая тетка. Никто ей не отвечает.

Меня вызывают на иглоукалывание. Врача еще нет - она приходит три раза в неделю из другой больницы, и сейчас опаздывает. Я лежу на кушетке в полутемной комнате. За неплотно прикрытой дверью разговаривают медсестры.

- ...а он еще и орет. Понимает ведь, на какую зарплату здесь люди работают, но все туда же.

- Уйти бы в частную поликлинику: там и зарплата, и условия человеческие, а здесь...

- Как ты уйдешь? Везде нужен блат, а раз нет блата, то будем здесь киснуть, и нет никому до нас дела.

Поэтесса сегодня выписалась. Ее никто не встречал, и она шла к остановке одна, в той же черной куртке и черных спортивных штанах, с сумкой через плечо.

Входит врач - еще довольно молодая, с усталым лицом.

- Здравствуйте.

- Добрый вечер.

- Как самочувствие?

- Как обычно.

Она моет руки, достает иголки и начинает втыкать их мне в лоб, переносицу, за уши. Это неприятно, но я уже привык. Она заканчивает и куда-то уходит. Я открываю глаза и смотрю на тусклый потолок.

Меня выписали. Я иду от здания больницы к остановке мимо витрин, безвкусно украшенных к Новому году, до которого еще полмесяца. Несколько дней назад я нашел под креслом в фойе скомканный листок из тетради в клеточку. На нем было стихотворение. Не знаю, кто его написал - Поэтесса или девушка в майке с Кобэйном или кто-то еще.

Ненавижу себя и хочу умереть

Ненавижу себя но хочу жить

Люблю себя но хочу умереть

Ненавижу себя и хочу умереть.