Г. Иванов начинает с осуждения безвкусицы, царящей в современной периодической печати. Еще во всех отношениях незрелый восемнадцатилетний критик в отношении художественного вкуса чувствовал твердую почву под ногами. Строгий в своих оценках Гумилев, говоря о первой (единственной доакмеистической) книге Г. Иванова, отметил 'безусловный вкус даже в самых смелых попытках'.
Статья Г. Иванова 'Стихи в журналах 1912 г.' появилась в том же номере 'Аполлона', в котором опубликованы были акмеистические манифесты Гумилева и Городецкого. Она явилась фактически первым образцом акмеистической статьи. Гумилев и Городецкий опубликовали именно манифесты. А ранее в 'Гиперборее' и 'Аполлоне' акмеистическая критика была представлена лишь лаконичными рецензиями. Статья Г. Иванова по существу относится к традиционному в русской журналистике жанру - обзору журналов. Такие статьи во множестве писал, например, Садовской для 'Весов'. Нового в статье Г. Иванова - только новая художест-венная ориентация, но самый этот факт придает статье историческое значение.
Г. Иванов становится постоянным сотрудником 'Аполлона' - для начинающего автора, пожалуй, наилучшая в тех условиях школа. К этому времени он заканчивает кадетский корпус и поступает вольнослушателем в Петербургский университет. 'Там в 1912-1913 гг.. - писал поэт В. Злобин,его часто можно было встретить в знаменитом университетском коридоре в обществе Г. Адамовича, О. Мандельштама и сына Бальмонта'. По словам Адамовича, 'романо-германское отделение университета стало чем-то вроде штаб-квартиры молодого, недавно народившегося акмеизма'. Предвоенные годы были самыми счастливыми в творческой судьбе Г. Иванова. Этот мотив беззаботности, юности, свежести чувств и веселья звучит в стихотворении Мандельштама 'Царское село', посвященном Г. Иванову. Тот же мотив слышится в стихах еще одного поэта-петербуржца В. Сумбатова, вспоминающего 'особенный свет' эпохи:
Ахматова, Иванов, Мандельштам
Забытая тетрадь 'Гиперборея'
Приют прохожим молодым стихам,
Счастливых лет счастливая затея.
Особенность счастливых лет - быстрое творческое развитие. Между 'Отплытьем на о. Цитеру' и второй книгой - 'Горницей' - дистанция поистине огромного размера. А в критике? Он регулярно пишет обзоры о новых стихах, продолжая работать в том же жанре и после революции. Эти обзоры и рецензии, взятые вместе, представляют своеобразную историю русской поэзии. Но по сравнению с любой систематической историей поэзии, в статьях Г. Иванова ощущается дыхание современности, чувствуется живой литературный процесс с его пристрастиями и предпочтениями, хотя по тону своему это по-прежнему объективная критика в традициях Гумилева. Это главным образом критика акмеиста даже в своих негативных эпитетах. Если он отмечает, что стихи Поликсены Соловьевой 'бесцветны', то за этим стоит акмеистическое требование сбалансированной яркости, живописности, ибо акмеизм пытался освоить приемы живописи в той же мере, как символизм - приемы музыки. А по части владения живописными приемами Г. Иванов превзошел других акмеистов и разработал, например, приемы светописи, особенно зримые в его прелестной книжке 'Вереск', отпечатанной в конце 1915 г. (хотя на титульном листе значится: 1916).
С другой стороны, цитирование И. Анненского как авторитетного критика - опять же приз-нак акмеистической критики, ибо для этой школы Анненский предтеча и учитель. Чувствуется присутствие и другого авторитета Гумилева. Так, говоря об известном в свое время сборнике Садовского 'Самовар', Г. Иванов пишет: 'Один критик сравнил Б. Садовского с человеком, неспособным к завоеваниям, но полезным в качестве колониста в завоеванных уже областях'. Этот критик - никто иной как Гумилев, писавший: 'В роли конквистадоров, завоевателей, наполняющих сокровищницу поэзии золотыми слитками и алмазными диадемами, Борис Садовской, конечно, не годится, но из него вышел недурной колонист в уже покоренных и расчищенных областях' ('Аполлон', №1,1909).
Концепция вкуса остается в статьях Г. Иванова важнейшей, но она углубляется. Так, говоря о стихах Блока, он употребил выражение 'провидение вкуса', связав это понятие не только со школой, которую прошел поэт, не только с историко-литературным окружением, но и с 'тайной гармонического творчества'. Эта тайна скрыта в самой природе лиризма. Она постигается только избранными. Иное имя для лиризма - божественная грусть. 'Веселенькой' лирики не бывает,- пишет Г. Иванов. В лиризме все настоящее 'пронизано лучами некой грусти'. Таким образом, результатом 'провидения вкуса' является 'просветленная простота'. Эти утверждения близки поэтике символизма, тем более что возникли они в результате размышления над стихами Блока. Но 'провидение вкуса' - последняя инстанция в этом анализе. Следующий шаг повел бы к метафизике, а это для акмеиста почти табу. Поэтому критик идет не к таинственному источнику 'провидения', а к его результату. Результатом такого провидения является 'просветленная простота'. И здесь критик опять на твердой почве, ибо это определение есть лишь парафраз знакомого 'кларизма', в свое время декларированного протоакмеистом Кузминым, а затем подхваченного акмеистами.
Достаточно этих высказываний, чтобы понять, что акмеизм переживал кризис. В феврале 1914 г. закрылся 'Гиперборей'. Затем по предложению Ахматовой и Мандельштама приостановлен был Цех поэтов. Гумилев ушел добровольцем в армию. Еще существеннее, что сам литературный процесс начинает принимать иной облик. Как всякий подлинный критик, Г. Иванов оказался одаренным интуицией исторического времени. В его статьях намечается историко-культурный подход. Его отзывы о конкретных книгах деликатно инкрустированы историческими обобщени-ями. В одной из статей, например, он замечает: наше время, хотя и эстетическое, но порядком безвкусное. А говоря о Блоке, наблюдая в его стихах 'в веках теряющуюся духовную генеалогию', он делает выпад против 'синдика' Гумилева: 'Когда читаешь такие стихи, ясным становится, как, в конце концов, не нужны истинным поэтам все школы и 'измы', их правила и поэтические 'обя-зательные постановления'. Впрочем, Г. Иванов, несмотря на подобные отступления, свидетельст-вующие только о самостоятельности его пути, остался до конца верен многим заветам акмеизма.
Природа поэтического творчества не исчерпывается для Г. Иванова ни мастерством (как одно время для Брюсова: поэзия - ремесло не хуже любого другого), ни цеховыми 'экзерсисами'. Лирический подъем и 'настоящая любовь поэта к своим трудам' не могут быть смоделированы. Отсюда, впоследствии, неприятие формализма как критического метода, а еще ранее - не игровое, как у кубо-футуристов, и не игривое, как у эго-футуристов, а серьезное, как у Блока и Гумилева, отношение к поэзии. Говоря о новой книге В. Курдюмова, в качестве главного достиже-ния поэта Г. Иванов отмечает его 'серьезное отношение к поэзии'. Подлинное стихотворение есть эстетический микрокосм. Без серьезного отношения к поэзии, т. е. без связи с иррациональным началом, которое одушевляет стихотворение, поэт производит только восковые куклы, манекены. Мертвое мастерство модернистов, жеманные выверты последователей Северянина, надуманный 'неумный пафос' Городецкого, его же народничанье - все это остается только в области литера-турных приемов. Отличить имитацию (восковую куклу) от стихотворения-микрокосма - одна из задач критики. Она тем более ответственная, что в эпоху модернизма 'мы все привыкли быть ценителями великолепных фальсификаций'. Другие требования к стихотворению основаны либо на богатой к тому вермени акмеистической традиции, либо на субъективных предпочтениях. 'Чувство языка' связывается с акмеистическим понятием вкуса и интенсивной природой слова, в отличие от экстенсивной у символистов. Акмеистическим является и взгляд на книгу стихотворе-ний скорее как на 'изборник', чем сборник. Изборник - это не просто коллекция стихотворений, а поэтическая книга, в которой каждое стихотворение есть звено целого. Что же касается требования 'звонкого' энергичного стихотворения, то в этом сказалось временное предпочтение самого Г. Иванова, писавшего именно в это время 'звонкие' стихи:
Опять на площади Дворцовой
Блестит колонна серебром.
На гулкой мостовой торцовой
Морозный иней лег ковром.
* * *
К 1916 г. Г. Иванов - автор четырех книг. Имя его хорошо известно. Весь тираж 'Отплытия' и 'Горницы' разошелся. Третья книга - 'Памятник славы' - хотя и содержала отличные стихо-творения петербургского цикла, в целом оказалась единственной неудачной из всех написанных им книг. Зато четвертая - 'Вереск' - была подлинным достижением и осталась в нашей поэзии, как и другие лучшие книги акмеистов: 'Чужое небо', 'Колчан', 'Четки', 'Камень', 'Цветущий посох' и другие. К 1916 г. он не только постоянный сотрудник 'Аполлона', но и 'маститый лукоморец', т. е. один из основных сотрудников еженедельника 'Лукоморье'. Еженедельники становятся характерной частью
