подкрался к месту, откуда он доносился. Нечто темно-серое, похожее на большую мышь, возилось в углу. Долго не раздумывая, я ухватил это серое за выступ похожий на ухо. Раздался громкий писк. Она или он скакнул сквозь стену, но выступ остался зажат моими пальцами. Прошло совсем немного времени и темно- серый появился снова.
— Слышь, дядька, пусти — больно же.
После Чёрного меня удивить было трудно, и я подтащил визитёра поближе.
— Что ты тут забыл? А?
— Понямать хотел…
— Что?
Существо дёрнулось, но я держал крепко.
— А ну-ка пойдём!
Я потащил упирающегося темно-серого за собой.
— Говори сколько вас ещё и что вы затеваете. Быстро.
— Да один я. Хотел понямать — существо сложило пальцы в ложку и несколько раз поднесло их ко рту.
— Поесть, значит?
Темно-серый закивал головой.
— Ну что ж — бери, угощайся, — я показал на стол, ухо, разумеется, отпустил.
Существо опасливо покосилось и буркнуло
— Это стервы от вас питаются, а мне и простых манаций хватит.
Окончив фразу он метнулся в угол, потом, громко топая, вернулся.
— А — сделав якобы равнодушный вид сказал он — Бьют — беги, дают — бери.
Запрыгнул на стол, уселся с краю и пошёл жевать.
Теперь я хорошо рассмотрел гостя. Можно было сказать про него, что он одет — серо-серебристый мех классно смотрелся. Большие тёмно-жёлтые глаза так и стреляли по сторонам, одно ухо, — за которое его я попридержал, алело, другое — было светло-серым, почти белым. На ручках по три пальца, на ногах по четыре. В отличие от Чёрного манеры его были безукоризненными. Не светские, но всё же.
Вот он изящно стряхнул с усов крошки и неожиданно икнул.
— Кто-то вспоминает… — и продолжил — Ну, ещё марафету[9] втыкнуть — и полный кайф.
— Чего, чего?!
— Я говорю — покемарить нехило бы.
— Это точно. Поспать не мешало бы.
— Если можно, я там, в уголочке подрыхну — совсем дошёл…
— А чего так?
— А толку скулить? Жил я в старом доме. Еды вволю — рубай, не хочу, спокойно. Потом хозяин возьми и уйди. Пока наследство делили, никто хату не хранил. Нашла хевра — бомжи, пацанва. Иной раз живот болел от ихних манаций. И баклуши вились, и тёмные, что ты Чёрным назвал, и лярвы. Потом ещё хлеще — такие поналезли — глюки звать — только держись. Хорошо я когти вовремя рванул. Саламандра[10] поселилась и, как окрепла, так весь дом и попалила. Кто оборваться[11] не успел, все сгорели.
— Да, печальная история — половины сказанного я не понял, но сам меланхоличный тон рассказа говорил о сермяжной правде. — Ну и куда ты?
— Ну, сегодня ещё тут перекантуюсь[12] — а завтра видно будет.
— А почему сюда пошёл?
— А у тебя почти никого не висело — баклуша я отметелил и вышиб, а тёмному хватало — видел какой амбал стал, всё грабки распускал, а сам по мордасам получил! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал!
— Э друг, да мы так до утра не заснём. Давай на покой. Да, как тебя зовут?
— Всё шняга. Достало, — тихо бормотал мой гость.
— Спокойной ночи, Шныга.
— Спокойной ночи, Хозяин.
Глава 4. Снег на голову
Вечер был какой то вялый, меланхоличный — словно сдутый шарик. Голубые сполохи выхватывали серебристые от инея деревья и кустарник; электричка ползла как черепаха, под сиденьем также неторопливо раскалялся тэн. Тепло приятно расслабляло. Пахнуло бомжами. Мужчина с жестянкой из-под рахат-лукума молча подходил и стоял рядом с редкими пассажирами. Женщина в дублёнке, перепоясанной ремешком, тщательно осматривала углы.
Промелькнула перед глазами круглая небритая физиономия и застыла. Я молча развёл руками — жест был понят и пара тихо исчезла — расположилась на сиденьях у входа и ехали, тяжело думая о чём-то своём.
Раздвинулись дверцы, и вошёл третий. Крупный лоб мыслителя и манеры лорда. Среднего роста, потёртое старомодное пенсне, несказанно помятый, и в то же время чистенький и добродушный. Он перебросился несколькими фразами с парочкой и почему-то направился в моё купе.
— Будет просить деньги — скажу — иди, накуй! Забодали, — и я демонстративно уставился в окно.
Сиденье напротив скрипнуло. В зеркале окна появился мой сосед. Он молча провожал взглядом улетающие разноцветные огни и чему-то улыбался.
— Тётенька Зима упрямится, уходить не хочет. Ничего, скоро Солнышко припечёт, станет ей в шубе жарко — никуда не денется — улетит на Север в свои ледяные чертоги, — сказал я. Если честно — чёртова фраза вырвалась неожиданно для меня — сам с собой вслух я ещё не разговаривал.
— Вы писатель, молодой человек? — бомж продолжал смотреть в окно.
— Да нет — журналист. Веду рубрику в газете… — я искоса взглянул на любопытного старичка.
Название на него не произвело ни малейшего впечатления. Я даже немного оскорбился за свою альма матер.
— 'Ё-моё зверьё' называется…
— О старших братьях наших?
— Старших?
Мы повернулись одновременно.
— Есть такая гипотеза: животные — падшие люди. Покорившиеся страстям…
— А люди, выходит, просветлённые звери?
Молчит.
— Мне лично нравится 'наши младшие братья'. Вот про них самых… По письмам читателей. Лучшие — призы получают от спонсоров — у нас крутые спонсоры! Если у вас есть история, можете рассказать — я её опубликую. Может утюг какой выиграете…
— К сожалению, молодой человек, нет у меня истории про кошку или собаку. Есть про одного человека, который долго стучался в поисках истины… И вот когда лишь отблеск её пал на объятую тьмой землю под ногами и всего то надо было взять возгоревшийся фонарь и нести, понял, что он слаб и немощен, и совсем не готов к упорному труду, тягостям и открытому непониманию — так разрываешься между беспечным ребёнком, наивным и доверчивым и каким то чужим самому себе прежнему… — старик умолк.
— Извините, вы — писатель?
— Нет, молодой человек, я не писатель. Я Свидетель. Только не подумайте…
Я, якобы смущённо — именно это я и подумал, пробормотал — «Башню» сносит и заносит…
