Жуткие чудо-дети

Глубоко обеспокоенный мрачными перспективами на будущее дочери, мистер Випплтон собрался с духом и решил еще раз поговорить со своей супругой.

— Избаловали мы ее, вот что, — процедил он сквозь зубы. — Убивает молодые годы! Закапывает в землю талант, который в ней пока дремлет! Предается безделью! А ты ее в этом еще и поддерживаешь! Ты даже и не пытаешься вернуть ее к активной жизни. Совершенно извращенный, на мой взгляд, подход к воспитанию!

Винникот Випплтон, заливаясь слезами, согласилась обратиться за консультацией к незаменимому доктору Варвику, который брался уже, правда без особого успеха, лечить и братьев Ванды. Бросив на Ванду бодрый, беглый взгляд, доктор на этот раз заключил:

— Не беспокойтесь, миссис Випплтон, с вашей дочерью все в порядке. На вид — просто кровь с молоком, абсолютно здоровый ребенок и очень даже, я бы сказал, живой.

Отца Ванды не особенно удовлетворило такое заключение врача. И тогда супруга посоветовала ему прибегнуть к средству, которого он до сих пор старательно избегал.

— Почему бы тебе самому не поговорить с ней? — резонно поинтересовалась она.

Вот так случилось, что мистер Випплтон впервые в своей жизни завел за столом долгий, серьезный разговор со своей дочерью.

— В самом деле, Ванда, — начал он, — так дальше продолжаться не может. У тебя, надеюсь, было счастливое детство, но теперь ты стала взрослой девочкой, и пора бы уже чем-то заняться. Почему бы не взять наконец себя в руки и не приняться за какое-нибудь дело — ну, за что угодно! Труд всегда окупается сторицей. Посмотри на своих братьев! Вот, к примеру, Вилбур, в школе особыми успехами не отличался, а теперь вот-вот станет первоклассным культуристом. В следующем году откроет свой фитнес-центр. Тут на днях в «Спортсмене» даже его фотографию напечатали, и я не сомневаюсь, он своего в жизни добьется. Или возьми Веверлея! Получил стипендию, третий семестр в Бостоне заканчивает, а каких успехов добился в опытах над крысами! Изучает их мозг, не удивлюсь, если ему однажды вручат Нобелевскую премию. Мне бы очень хотелось, чтобы ты брала пример с него. Если ты девочка, еще не значит, что у тебя это не будет получаться так же хорошо, как у твоих братьев! Но заруби себе на носу: не одумаешься вовремя, боюсь, очень еще пожалеешь.

Спокойствию, с которым Ванда выслушала речь отца, можно только позавидовать. Она и бровью не повела, пока тот разглагольствовал. А затем воцарилась тишина. Мистер Випплтон выжидательно смотрел на нее, и она решилась, хотя и без особой надежды на успех, предпринять последнюю попытку и постараться все ему объяснить.

— Мне очень грустно, дорогой папа, — сказала она, не повышая голоса, — видеть, что ты из-за меня так тревожишься и переживаешь. Но то, что ты рассказал мне о моих бедных, несчастных братьях Вилбуре и Веверлее, меня, признаюсь, удивило. Не понимаю, зачем им это нужно? Чего они добиваются? К чему так мучить себя — один до потери пульса мускулы накачивает, а другой, как заведенный, все крыс приканчивает? Отчего, скажи на милость, не могут они хоть минутку посидеть спокойно?

— А ты, Ванда? — спросил, тяжело вздохнув, опечаленный отец. — Только спишь, как сурок, да в кроватке лениво потягиваешься — и это все, на что ты способна?

— Вовсе нет, — ответила Ванда. — Ты, папа, по-видимому, упускаешь из виду разницу между dynamis и energeia, на которую, если не ошибаюсь, указывал еще Аристотель. Согласно его учению energeia есть форма бытия, при которой человек активно воздействует на окружающий мир, это царство событий и фактов. Dynamis же, напротив, есть способность переходить из одной формы бытия в другую. Все дело в разнице между активно действующей и потенциально наличествующей силой.

После такой лекции мистер Випплтон лишился дара речи. Ванда почувствовала, что он не в состоянии следить за ходом ее мыслей, и решила попробовать объяснить иначе.

— Может быть, другой, менее онтологический подход покажется тебе ближе, — сказала она. — В таком случае проще всего обратиться к первому закону механики Ньютона, вокруг которого в школе поднимают всегда столько шуму. Речь в нем идет об инерции, и закон этот гласит, что всякий находящийся в состоянии покоя человек будет оставаться в этом состоянии до тех пор, пока на него не начнет действовать другая, вышедшая из состояния покоя, внешняя сила. Если на меня подобная сила не оказывает воздействия, то я нахожусь в состоянии равновесия, а значит — ускорению не подвергаюсь. Понимаешь, что я хочу сказать?

Подобные рассуждения повергли Вильяма Випплтона в глубокое отчаяние, а когда он увидел, что головка малышки Ванды опять стала сонливо клониться к плечу, то решил для себя больше данной темы никогда не затрагивать.

В школе тоже постепенно смирились с безвыходностью положения. Обезоруженные несокрушимым и ничем не омрачаемым спокойствием Ванды и ее добродушной леностью преподаватели попросту оставили всякие попытки пробудить в ней хоть какую-то жажду деятельности. Она окончила школу с глубоко противоречивой характеристикой в аттестате, которая хоть и не отказывала ей в способности на яркие порой проблески ума, но содержала в то же время и резкую критику ее нежелания считаться с правилами игры, непреложными для любого ориентированного на рост, успех и прогресс коллектива.

И все же родители ее не сдавались: дочери необходимо было подыскать подходящее место.

— Не спорю, — завела как-то разговор миссис Випплтон, — очень маловероятно, что какой-нибудь работодатель, будучи в здравом уме, возьмет ее к себе на работу. Но, может быть, для нее найдется занятие в нашей фирме?

— Ты, похоже, полагаешь, что я совсем спятил, — грубо оборвал ее супруг. — Или ты желаешь, чтобы я своими руками загубил «Випплтон и К°»? Представь только, что станут говорить подчиненные, если дочь начальника у всех на глазах будет целые дни сидеть сложа руки! О какой трудовой дисциплине вообще может тогда идти речь?

— Как ты говоришь о своей единственной дочери, Вильям! — жалобно простонала миссис Випплтон и слегка прослезилась. — Ты просто обязан помочь ей — это твой долг перед ней и передо мной тоже. Она могла бы работать в подвале, заниматься, например, архивом, там она никому не помешает.

Сердито хмурясь, мистер Випплтон все же уступил настоятельным просьбам супруги. Несколько недель все шло хорошо, пока в один прекрасный день бухгалтер Ватерстоун не обнаружил, что Ванда заказала и установила в подвале среди стеллажей двуспальную тахту, модель № 12 под названием «Восточный рай», на которой она, вздремнув между делом, полистывала то Овидия, то какой-нибудь новенький остросюжетный триллер из дедушкиной библиотеки.

В этой обострившейся ситуации мать Ванды неожиданно осенила гениальная мысль:

— В салоне-магазине! — с воплем ворвалась она в кабинет мужа. — Как же я раньше не догадалась! Или еще лучше: в витрине, выходящей на центральную улицу! — Мистер Випплтон непонимающе поднял на нее глаза. — Ну конечно, — продолжала она, сияя от радости и возбуждения. — Ты только представь, что это будет за картина: очаровательная Ванда сладко спит в одной из лучших наших кроватей — скажем, в «Миллениум традишнл» из клена и бука или в «Золотой мечте», корпус вишня/карпино, с полировкой. Лучшей рекламы для фирмы и быть не может, и я абсолютно уверена, она с этим заданием прекрасно справится.

Очень скоро выяснилось, что такое решение устраивало всех. У витрины «Випплтон и К°» неизменно толпились покупатели, желая поглазеть на Ванду, сладко дремлющую в розовой ночной сорочке на роскошном постельном гарнитуре из чистого шелка. Местное туристическое бюро включило новую городскую достопримечательность в свои проспекты, а некоторые частные телеканалы даже отправили туда с заданием свои съемочные группы.

Однако, как это часто и бывает, когда все, казалось бы, устраивается наилучшим образом, — нежданно-негаданно на семейную идиллию Випплтона обрушилась страшная катастрофа. В одну роковую среду, под вечер, незадолго до окончания рабочего дня, настало для Ванды горькое пробуждение. Мистер Ватерстоун, бухгалтер, взял на себя нелегкую миссию передать ей страшное известие. Фирма, заявил он, полностью разорилась, злополучные владельцы, преследуемые кредиторами, вынуждены были спасаться бегством, и адрес их местонахождения неизвестен. Фабрика со всем принадлежащим ей имуществом, продолжал он, будет продана с молотка, и Ванде в лучшем случае удастся спасти ее личные сбережения. Ванда протерла глаза, но особого беспокойства не выразила. Она поблагодарила мистера Ватерстоуна,