- Нет, вы не понимаете. Я ей открылся, но перед тем мы имели близость. Она уже такая взрослая... и моя любовь к ней... Как это чудовищно! Как чудовищно несправедливо - обрести вдруг родную дочь и вновь утратить. Теперь уже навсегда. Что с нами делает судьба, как ломает... прямо по живому... - Леон уронил голову на грудь и горько разрыдался.
Волков, Элис и Анатолий переглянулись. Адашев-Гурский склонил голову к плечу и с искренним любопытством смотрел на Леона. Леон рыдал.
- Леон, - склонился к нему Анатолий, - да будет тебе.
- Толя, - поднял голову Леон, - вам не понять этой боли.
Анатолий распрямился, обернулся к Гурско-му и развел руки:
- Нет, я просто отказываюсь что-либо понимать... Что случилось-то?
- Инцест, - пожал плечами Гурский.
- Иди ты? - недоверчиво взглянул на него Анатолий.- Так Лиза, она... Опаньки! Так это же дело надо отметить!
Он раскрыл шкафчик, вынул из него рюмки, поставил на стол и наполнил коньяком.
- Вспомним почитаемых нами патриархов, - поднял он свою рюмку, - Лота, в частности, и дщерей его. Или нет, не Лота, у того жена дура была, обернулась и окаменела. Сань, а кого мы там почитаем из Ветхого Завета, ну... который пьяненький был, а дщери его родные к нему подкрались и его трахнули?
- Лота. Только они же его сами и напоили, а уже потом трахнули. Для пользы дела. Для продолжения рода.
- О! И Господь никого из них не покарал. Слышь, Леон, есть, выходит, юридический прецедент. А у зверюшек это вообще сплошь и рядом. И ничего. Лайф из лайф! Чего убиваться-то? А забьемся, она вернется, а? Не, ну забьемся? Она ж тебя любит. Папа не папа, какая, хер, разница в ее-то уже возрасте? Меня не любит, а тебя любит. Заканчивай горевать.
- А меня? - завернувшись в простыню, на кухню вошел Рим.
- О! - ткнул в него пальцем Анатолий. - И его не любит. А ведь он тоже домогался. Признайся, домогался?
- Домогался, - глубоко вздохнув, Рим сокрушенно кивнул всклокоченной головой, - но потерпел фиаско. А теперь и не жалею.
- Почему?
- Ну... это было бы неправильно. Я был пьян, и мной владела животная похоть.
- Был отвергнут?
- Был, - кивнул Рим. - А никто, случайно, одежды моей не видел?
- Господи... - Леон потянулся к рюмке. - Рим, а в ванной вы не смотрели?
- Ой, да... что ж это я... второй уж день подряд...- Рим повернулся и вышел из кухни.
- Леон, - отхлебнул из чашки глоток кофе Гурский.- Вы...
- Зы-зы-зы! Стоп-стоп... - Анатолий поднял рюмку и обвел взглядом присутствующих. - Тост возник экспромтом, прямо вот, ну как будто бы стрельнуло... Тока тихо, селанс, ладно? Ля, пацаны, произношу, готовы воспринять? Во: 'А за странную любовь!' А? Не, ну а ничего, а? Патриарха же с дочерьми его Господь прямо на месте исполнения греха не испепелил беспощадно, так? Они ж для пользы дела... это... дрючились, порядок закона вещей нарушая. Ну? А мы-то? Мы ж тоже... громоздим и громоздим одно на другое, и с утра, и до самого вечера, ну пока уже все... финиш, короче, пока ни придет. Но все это не корысти же ради. Ведь не ради же грошика, на самом-то деле. Что ж мы, олигархи какие нерусские, прости меня Господи. Ведь мы же все это для того, чтобы оно как лучше... в конечном итоге выпупелось. Ну... чтобы для всех, кого мы любим. Разве не так, а? Ну хорошо, не все пупырки с пу-пырками, другой раз склеиваются, согласен. Но ведь... пацанчики мои родненькие, ведь без слез-то я на вас и смотреть-то даже и не могу. Только без обид, ладно? Ведь это ж... Ведь, глядишь, и к нам Господь, ну... потом... милостив все-таки будет, а? Ведь, дружочки мои удивительные, ну что всех нас с вами крючит да карячит по жизни? Без обид, хорошо, а? Ну? Ведь любовь же, в конечном итоге! Я не прав? Нет, я не прав разве? Только, правда, она у нас какая-то странная. Вот так вот это вот... А ничего я завернул, а? Только без обид, же ву при... Вотр сантэ. Ага.
- А я за это выпью, - Волков взял рюмку. - Вперед.
Петр и Анатолий чокнулись с Леоном, который, сделав над собой видимое усилие, слабо им улыбнулся. Они выпили.
- Уа-ау! Джизис Крайс!.. - уронила на блюдце чашку с кофе Элис. Джеки... Все обернулись к кухонной двери. В дверях, сонно жмурясь и зябко пряча руки в длинные рукава теплой ночной рубашки, шаркая ногами, обутыми в большие мягкие тапочки с помпонами, появилась Лиза.
- Приветик... - сказала она, смешно сморщилась и широко улыбнулась.
- Этого просто не может быть, - упрямо мотал головой Леон. - Это невозможно! Это чудовищное недоразумение. У меня же есть письмо от ее матери, в котором она... это же ее последняя воля! Она в нем говорит, что открылась дочери и просит меня о том же. Лиза привезла его нераспечатанным, она даже и не знала, что мать, отправив девочку ко мне, ушла из жизни! Что открылась ей пред самой своей смертью! Здесь оно где-то, это письмо, в доме, я его найду. Я готов предъявить его любому суду! С девочкой случилось несчастье, она утратила память, но ведь я же ее отец! Я же ей все рассказал. Не сразу, конечно, ребенка же нужно было подготовить! Нет... Это чудовищная ошибка. Лиза, девочка моя, ну скажи, разве я не прав? Разве тебе плохо у меня? Ну ведь хорошо, правда?
- Хорошо, - растерянно глядя на Элис, пролепетала Лиза.
- Джеки... - Элис смотрела на нее широко раскрытыми агатовыми глазами. Джеки... Итс меднес...
- Элис, помоги ей одеться. - Адашев-Гур-ский взял хозяина дома под локоть и отвел в сторонку. - Леон, вы не должны препятствовать.
- У вас никогда не было своих детей. Вам не понять отцовских чувств. У меня ведь сердце разрывается. Да! Пусть я никогда не видел ее прежде, но я уже успел к ней привязаться. А... зов крови? Его куда девать? Это что, по-вашему, пустой звук? Пустой звук, по-вашему, да?
- Ле-о-он!..- Гурский помахал перед его лицом раскрытой ладонью. - Это я. Как вы себя чувствуете? Вы меня узнаете?
- Конечно, Я абсолютно трезв. Саша... ведь вы же единственный, кому я открыл эту тайну. Самому первому. Неужели вы не помните? Ведь дочь она мне... И мать ее погибла трагически. И у девочки, кроме меня, никого теперь на всем белом свете...
- Хорошо, - вздохнул Гурский. - Мы с вами это знаем. Но, поскольку возникли вопросы, вы ведь позволите уточнить кое-какие детали?
- Безусловно. Уточняйте, я готов.
- То есть вы не против?
- Ну разумеется, ни сколько.
- Хорошо. Мы, в таком случае, Лизу заберем на время с собой. Можно?
- Я пойду с вами, - Леон двинулся к двери.
- Леон, в этой рубашке вы по улице и двух шагов не пройдете.
- Почему?
- Вас арестуют.
- Полагаете?
- Определенно.
- И что же мне прикажете делать?
- Мы сейчас заберем Лизу с собой, - терпеливо втолковывал Адашев-Гурский. - Вы останетесь дома, с гостями. Мы уточним кое-какие детали, и потом я к вам вернусь.
- Обещаете?
- Леон, даю вам слово, что вернусь. Вы мне верите?
- Да. Вам, Саша, я 'верю.
- Вот и хорошо. Петя, - обернулся Гурский к Волкову, - постучись в комнату, взгляни - она там оделась наконец? Сколько ждать-то?
- Так там же Алиса с ней.
