зато многие мои подопечные уехали отсюда здоровыми.
— Все говорят о вас с таким восторгом.
— Да, но у меня тоже бывают неудачи, и, к сожалению, случай с вашей матушкой — одна из них. Вот поэтому-то вы должны обещать мне, что пройдете обследование не только через месяц, но и еще через полгода. — Он заметил, с каким ужасом она смотрит на него, и добавил: — Я не хочу вас пугать. Более того, я совершенно уверен, что вероятность вашего заражения от матери или кого-то еще ничтожно мала, но скажу вам по опыту — предосторожность здесь гораздо надежнее, чем лечение.
— Да, я обещаю, — согласилась Марина.
— Сэр Джон скажет после обследования, когда вам нужно будет прийти снова, и вы должны выполнить его указания.
Марина кивнула, подумав, что было бы очень невежливо с ее стороны возражать доктору Генриху после всего, что он для них сделал.
Поскольку отец Марины был врачом, доктор Генрих принял ее с матерью на очень выгодных для них условиях, и это, возможно, даже вызывало зависть среди других пациентов его дорогого санатория. При всех скидках содержание в нем все равно было им не по карману, но для миссис Мильтон это был единственный шанс остаться в живых.
Марина с трудом заставила себя поднять руку к колокольчику, висевшему по правую сторону от двери. И тут заметила прикрепленную сверху записку:
«Звонок не работает — пожалуйста, стучите».
Она подняла тяжелый латунный молоток и два раза стукнула в дверь.
Сначала все было тихо. Затем она услышала звук шагов — как ей показалось, по мрамору, — и дверь открылась.
Она ожидала увидеть прислугу, но перед ней стоял мужчина, одетый в традиционный черный сюртук. Высокий жесткий воротник и безупречно завязанный черный галстук с жемчужной булавкой стягивали шею.
— Я на прием… к сэру Джону Колериджу, — волнуясь, сказала Марина.
— Вы мисс Мильтон? Я жду вас. Входите.
— А вы сэр Джон?
— Да.
Марина вошла и закрыла за собой дверь.
— Мой секретарь ушел завтракать, — объяснил он, видимо, догадываясь, что она удивлена тому, что сам доктор вышел открывать ей дверь, — а слуги заболели гриппом — модная болезнь в это время года!
— Да-да, конечно, — понимающе кивнула Марина. Сэр Джон повел ее через холл в комнату, выходящую окнами на задний двор.
Это был типичный кабинет врача, из тех, которые были так знакомы Марине: массивный, крытый кожей письменный стол, а перед ним — жесткий стул с прямой спинкой; возле стены — кушетка, наполовину загороженная ширмой; шкаф битком набит толстыми книгами по медицине. Еще там был стол с многочисленными инструментами неизвестного ей назначения, разложенными на белой салфетке.
— Располагайтесь, мисс Мильтон, — любезно предложил сэр Джон, усаживаясь за стол, и открыл папку, в которой Марина увидела письмо от доктора Генриха.
Сэр Джон надел очки, взял письмо и внимательно его прочитал.
— Доктор Генрих пишет мне, что ваша мать умерла от туберкулеза. Он просит меня обследовать вас, чтобы убедиться, что вы не заразились этой болезнью.
— Доктор Генрих обследовал меня перед моим отъездом из санатория, — сказала Марина, — и ничего у меня не нашел.
— Именно так он и говорит в письме. — Сэр Джон сказал это подтверждающим тоном, словно она предвосхитила то, о чем он сам хотел сообщить ей. — Мне очень жаль, что доктор Генрих не смог спасти вашу матушку, — добавил он после некоторого молчания.
— Он сделал все, что было в человеческих силах, — сказала в ответ Марина.
— Вряд ли можно требовать больше даже от врача! — с сожалением заметил сэр Джон. — Ну хорошо, мисс, раздевайтесь за ширмой. Там есть халат — можете его надеть. А потом ложитесь на кушетку и скажите мне, когда будете готовы.
Марина сделала все, как он сказал.
Она сняла простенькое дешевое платье, купленное ею перед отъездом в Швейцарию, и повесила его на стул возле кушетки. Туда же последовали нижние юбки и белье.
Потом она торопливо просунула руки в бесформенный больничный халат из белого полотна, который нашла в ногах кушетки.
— Я готова! — сказала она, ложась головой на маленькую твердую подушечку.
Сэр Джон прошел тяжелыми шагами по комнате и отодвинул ширму, чтобы на кушетку падал свет из большого окна.
— Вам девятнадцать, мисс Мильтон?
— Почти двадцать.
Но сэр Джон уже вставил в уши концы стетоскопа, так что едва ли слышал ее ответ.
«Почти двадцать! — повторила про себя Марина, — А я еще так мало успела сделать в жизни и почти ничего не умею…»
Единственной заслугой она считала свое пристрастие к чтению. Отец поощрял ее интерес к книгам, которые любил сам, — в основном о древних цивилизациях, но, как часто говорила ее мать, от них не было никакой практической пользы для повседневной жизни.
«Вместо того чтобы изучать книжки о древних греках и римлянах, — думала теперь Марина, лежа на кушетке, — лучше бы я научилась стенографировать и печатать на машинке».
Большие и шумные пишущие машинки, которые она видела в конторах — а одна даже стояла в кабинете отца у его секретаря, казались ей чем-то таинственным и непостижимым.
Но как же глупо было с ее стороны не воспользоваться такой возможностью и даже не попытаться понять, как они работают.
Ей было семнадцать, когда умер отец, и к ней еще приходили учителя на дом.
— Я, конечно же, не собираюсь постоянно держать в доме гувернантку, — решительно говорил отец. — Но мне не нравится, когда девушки ходят в школу и набираются там разных ненужных мыслей. Место женщины — дома.
«Это было бы прекрасно, — подумала Марина, — да только чтобы быть дома, нужно иметь дом».
— Повернитесь, я хочу послушать вашу спину, — услышала она голос сэра Джона.
Она повернулась, как он ей велел, и опять почувствовала, как стетоскоп прикасается к коже.
«Интересно, во что мне это обойдется? — размышляла Марина. — Пустая трата времени и денег!»
— Можете одеваться, мисс Мильтон. Поставив ширму на место, сэр Джон вернулся к столу. Марина встала с кушетки и принялась одеваться. Она носила легкий корсет. Ей не нужно было стягивать шнуровкой талию, которая и так была меньше стандартных восемнадцати дюймов. Но Марина прекрасно понимала, что с точки зрения моды ее фигура слишком тонка.
— Тебе нужно побольше есть, моя дорогая, — сказала ей как-то мать в Швейцарии. — Ты действительно считаешь, что такие долгие прогулки полезны тебе?
— Я не могу сидеть на месте, мама. И потом — я люблю ходить пешком. Горы, лес — все это так красиво, и я мечтаю, что когда-нибудь мы с тобою вместе сможем пройти по этим тропинкам и таинственным зарослям. Мне так и кажется, что там скрываются злые ведьмы и добрые волшебники, и я сразу вспоминаю сказки, которые мне читали в детстве.
— Как же ты любила их слушать! — с улыбкой сказала миссис Мильтон.
— Я помню, как ты читала мне сказку о драконе, который жил в дремучем сосновом лесу, — вспомнила Марина, — и я до сих пор верю, что он есть на самом деле.
Мать рассмеялась.
— Твоя стихия — море, — сказала она. — Поэтому я и назвала тебя Марина.
— Морская девушка! — воскликнула Марина. — Может быть, я и вправду в родстве с морем… не знаю.
