Места довольно для каждого, и в тишине
светятся воды, и город на той стороне.
ТРАКТИР У РЕКИ
Над недвижным руслом старицы, куда
затекла весною и цветет вода,
у начала тракта, к насыпи впритир
деревянный, ветхий уцелел трактир.
Выкрашена в зелень каждая доска,
прямо под террасой - топкая река,
к обомшелым сваям вот уж сколько лет
тянется последним стеблем очерет.
Здесь уху в охотку ест рыбачий люд,
городские тоже ужинать идут,
отдыхают, глядя на нехитрый скарб:
не в урон карману запеченный карп.
Задевая гравий, прочь ползет баржа,
наплывает вечер, тишина свежа,
и река струится между берегов,
отделив собою город от лугов.
О вине, быть может, белом и сухом
кто-нибудь и скажет - мол, шибает мхом,
это - с непривычки: не сгубить вина
зеленью и сладкой плотью сазана.
Ты с рыбачьим краем слит сейчас в одно:
старица, трактирщик, местное вино,
женщина напротив, - только все белей
полоса тумана от глухих полей.
x x x
Мы, разделившие с пылью летящей судьбу,
мы, у которых начертана гибель на лбу,
мы у которых и общего - разве что цель,
все-таки многого алчем и жаждем досель:
хлеба от хлеба, который без нас испекли,
плоти от плоти (как мы стосковались вдали!),
силы от силы, что стала добычею тьмы,
места от места, с которого изгнаны мы.
Мы, что все время сбивались с прямого пути,
свято желая хоть что-то святое найти
окаменели сердцами, никто не припас
времени на доброту и на мудрость для нас.
Сделай же так, чтобы сгинула наша беда,
минула горечь... Мы скоро уйдем в никуда:
хлеба нам дай и вина, на тропу отведи,
и, наконец, беспощадным судом не суди.
БЛАГОТВОРНЫЙ ТУМАН
Повисла осенняя мгла над шинком,
шуршит по шпалере сухим стебельком,
в лозу нагнетает густое вино,
а ветер шумит, и во мраке темно,
и падают листья в тумане.
Где сыщется рислинга добрый глоток
сойдет за обед даже хлеба кусок;
в долине, как солнце далеких миров,
колышутся дымные пятна костров
и щелкают сучья в тумане.
Такая нежданно богатая тишь,
что зреет, что падает - не уследишь;
и только бы знать, что утихли ветра,
и чуешь - все ближе и ближе пора
попоек и песен в тумане.
О ПРЕБЫВАНИИ В БЕДНОСТИ
Живешь, о разносолах не жалея
но счет пришлют мясная, бакалея,
и отлетит подошва башмака:
как не проклясть судьбину бедняка.
Когда заглянет в гости тот, кто дорог,
а в доме - только горсть вчерашних корок,
и нет ни колбасы, ни коньяка
как не проклясть судьбину бедняка!
Когда хворает друг, и нет, пожалуй,
надежды на здоровье самой малой,
а на гостинец - нет ни медяка:
как не проклясть судьбину бедняка.
Лежать в гриппу - куда уж неприятней,
к тому же нечем заплатить печатне,
и все же пишешь, за строкой строка:
как не проклясть судьбину бедняка!
ДОМ БРОДЯГИ
Я на пустой крестьянский двор
забрел под сенокос,
светился дырами забор,
благоухал навоз,
еще - сарай темнел в углу
открытый, и текла
у абрикоса по стволу
прозрачная смола.
Лениво отгоняя мух,
меня облаял пес,
и жимолости сладкий дух
мог довести до слез,
и я, собрав остатки сил,
как бы платя за кров,
к колодцу за водой сходил
и напоил коров.
Из крынки сделал я глоток,
прилег в тени потом,
и пес дворовый тоже лег
и завилял хвостом,
так охраняли мы вдвоем
тот мир, что был в дому
и до сих пор в пути моем
я вновь иду к нему.
ЗАБРОШЕННАЯ КАМЕНОЛОМНЯ
Сосны громоздятся в чаще темной
над заброшенной каменоломней.
Выемки и трещины видны
у подножья каменной стены.
Там, на дне карьера, и снаружи
запустенье и гнилые лужи.
Буйные хвощи растут вокруг.
Зеленью ощерился латук.
Да еще - на склон карьера дикий
протянулись плети ежевики.
Каменную рану до сих пор
медленно залечивает бор.
x x x
Только горечь вижу в мире,
только сирых - мед людьми.
Не бряцай, поэт, на лире,
но гармонику возьми.
Пуст карман, осипла глотка,
мысли сумрачны и злы.
Вместо крови в жилах водка,
а душа полна золы.
Не здоровье, а разруха,
плохо с сердцем, с головой.
Мне подругой нынче - шлюха,
