командовал.
Г о р б у н о в. Цел?
С о л о в ц о в. Две дырки. Вот и вот. Вот здесь пуля. Все вынуть некогда. Ничего, матрос - зверь живучий. Я про себя, если желаете, потом подробно, в лицах доложу. Вы про свою жену слыхали что, товарищ командир?
Г о р б у н о в. Нет.
С о л о в ц о в. Погибла, товарищ командир.
Г о р б у н о в (хрипло). Как?
С о л о в ц о в. Геройской смертью. На моих глазах.
Г о р б у н о в. Говорите. Все. Все, что знаете.
С о л о в ц о в. Есть. Не помню уж которого числа... Сижу я на губе...
Г о р б у н о в (нервно). Не понимаю. Где? Почему?
С о л о в ц о в. А в Либаве. Еще как вы посадили. Сижу. Аж пищу от злости. Что посадили - ладно. Было за что. А вот что лодка в море, а меня не взяли... Сижу. Город бомбят, слышу канонаду. Ближе, ближе. Что за черт, думаю, забыли про Соловцова, что ли? Ночью вызывают к коменданту. Сразу винтовку в руки: 'Поедете с грузовой машиной охранять имущество'. Я заикнулся было про лодку, как, мол, и что... 'Не разговаривать!' Ладно. Погрузились мы с шофером. Ждем. Потом вижу: подходит к машине ваша супруга, чемоданчик у ней маленький и мальчишку за руку тянет.
Г о р б у н о в (тихо). Вовка!
С о л о в ц о в. Точно - Вовка. А ведет ее командир, такой представительный...
Г о р б у н о в. Фамилия?
С о л о в ц о в. То-то и печаль, что не спросил. Вы слушайте. Обращается ко мне: 'Соловцов?' - 'Точно так'. - 'В мое распоряжение'. 'Есть'. Тронулись, значит.
Г о р б у н о в. Дальше.
С о л о в ц о в. Сейчас. Отъезжаем таким манером километров тридцать. Слышим, за нами мотоциклы шпарят. Сначала думаем: свои. Потом трёхнулись немцы. Шофер газанул, однако видим - не уйти. Стоп, машина! Командир молчит, ничего не говорит. Мы с шофером выскочили с винтовками, гранаты за ремень и залегли в канаву. Решили - отобьемся. Тут Елена Васильевна тоже из кабины выходит. А тот - ни с места, ровно окаменел. Она ему: 'Что же вы, слезайте!..' А он только губами шевелит, бормочет: 'Не могу, не имею права, ценный груз по акту...' Вдруг она как развернется и р-раз ему: 'Сволочь ты, говорит, был трус, таким и остался...' Отняла у него автомат - и к нам.
Г о р б у н о в. Ну, ну?
С о л о в ц о в. Отбились. Пять машин сбили. Кореша моего ранило, а с ней - ничего. Поднялась было, вдруг, черт его не знает, откуда он взялся шестой. И прострочил. Зло меня взяло, - я его тут же гранатой. В дым! Подбегаю к ней, а она уже и говорить не может. Сказала только: передайте мужу... а дальше - все.
Г о р б у н о в. Ну, ну?
С о л о в ц о в. Все. Подняли мы ее, положили на бушлат. Сунулись к машине. А машины нет. Утекла! Ну, думаю... Ладно, не хочу говорить. Выкопали ножами могилку, похоронили честью, как бойца. Перевязались, подобрали мотоцикл исправный, и - ходу... Вырвались.
Г о р б у н о в. А Вовка в кабине остался?
С о л о в ц о в. В кабине. Спал.
Г о р б у н о в. Где вы теперь? Как вас найти?
С о л о в ц о в. В экипаже. Возьмите меня обратно на лодку, товарищ командир.
Г о р б у н о в. Зачем? Чтоб опять на гауптвахту сажать?
С о л о в ц о в (торжественно). Товарищ капитан-лейтенант! Возьмите с меня какую желаете клятву. Если с моей стороны хоть какое нарушение, ставьте прямо к стенке. Вы только враз не отказывайте. Разрешите покуда к бойцам на лодку? С праздником поздравить. (Сбрасывает с плеч мешок.)
Г о р б у н о в. Хитер. (Показал на мешок.) Это что?
С о л о в ц о в. Консервы. С Ханко. Двадцать банок - еле допер... Не сомневайтесь: все законным порядком. Разрешите Границе сдать?
Г о р б у н о в. Хорошо. Идите. Я подумаю...
Соловцов делает 'кругом' и, радостный, уходит.
Механик, что же это? Скажите что-нибудь.
Ж д а н о в с к и й. Я утешать не умею. Если могу помочь, командуйте. Ничего мне можете не объяснять, скажите только, что нужно делать. Будет сделано. Расшибусь.
Г о р б у н о в. Спасибо. (Пауза.) Механик, я сказал: у меня нет жены. Как я мог это сказать? Неправда, есть, была! Она могла меня мучить и обманывать, у нас были свои счеты, но все равно - она моя, моя жена, Лелька. Вот я стою здесь, услышал голос в трубе, раскис, черт бы меня драл, фантазии строю, а мою жену... (Сморщился, как от физической боли, рванул ворот.) Федор Михайлович, дорогой, я ни единому человеку никогда словом не обмолвился, но вы-то видели, что она со мной делала! Ведь держишься-держишься, да и взвоешь волком от тоски, от обиды. Как я хотел сына, механик! Ждал, волновался... Помните, мы ходили на стрельбы, вернулись на базу под вечер, уж стемнело, а меня на пирсе встречают, поздравляют, руки жмут. Я, как был, - в машину, прилетаю в больницу, доктора тоже поздравляют... Иду пешком домой, как дурак, счастливый. А на столе письмо. Видно, когда увозили ее, растерялась, так на столе и бросила. Я бы не стал читать, никогда бы себе не позволил, а тут реле не отработало - думал, мне. Прочел и чуть о косяк не хлопнулся. Не мой ребенок - ясно? И пишет она ему, не знаю, кто он такой, имени даже не знаю... И что меня тогда особенно резануло - обо мне, как о чужом, как о помехе, холодно, с насмешкой: 'он!', 'супруг!'.
Х а л е ц к и й (подошел). Товарищ командир корабля, разрешите? До подъема флага осталось пять минут.
Г о р б у н о в. Что-о? Что вам нужно, боцман?!
Х а л е ц к и й. Виноват... Докладываю, до подъема флага пять минут, товарищ капитан-лейтенант.
Г о р б у н о в. А! Извините. Хорошо. Да-да. Идите.
Халецкий уходит.
Я ее возненавидел. Страшно сознаваться - были у меня минуты, хотел, чтобы она умерла. Ненависть! Черта с два я тогда понимал, что это такое, если горькую обиду свою, злую ревность, боль сердца называл таким словом. А вот сейчас это все куда-то ушло, и я знаю одно: Лельку убили! Фашист, сволочь, убил мою Лельку! Он давно сгнил, но разве мне легче от этого, когда они ходят по нашей земле, душат мой город, а я торчу здесь в подворотне, на заднем дворе у помойной ямы... Что делать, механик?
Ж д а н о в с к и й. Ждать. Весной пойдем в море. Я живу только этим. У меня больше ничего нет. Жду и считаю дни.
Г о р б у н о в. Весной. Это далеко - весна.
Ж д а н о в с к и й. Не перегревайтесь вхолостую, командир.
Г о р б у н о в. А этот, этот, как его?.. Лелька говорит: 'Передайте мужу...' Я знаю что. Она хотела сказать: пусть возьмет Вовку, воспитает его, чтобы он никогда не знал своего отца, труса, предателя... У таких не должно быть детей. Ведь он боялся меня! Спрашивал же я Лельку: 'Ну, кто отец, скажи? Выходи за него, если любишь'. Не сказала. А? Он боялся меня. Что делать, механик? Где найти его, чтоб взять за горло и сказать: отдай сына, гадина!
Ж д а н о в с к и й. Человек - не иголка. Найдем. Я найду.
Г о р б у н о в. Спасибо, друг. Помните, я спросил вас, откуда вы знаете мои мысли? Вы сказали: привычка. Нет, механик, это - дружба. Это не важно, что мы мало говорим, что за столько лет не сказали друг другу 'ты'. Сегодня мы выпьем с вами свои сто грамм на... есть такое слово... а черт с ним, просто выпьем, по-братски. Люди часто говорят много лишних слов, и за ними темно, а между нами их нет - и лучше. Ясно? Вот так, всё! Пошли.
Они проходят под аркой, подымаются по трапу. На
палубе лодки выстроена команда.
- На флаг - смирно!
Строй замер.
- Вольно!
В воздухе свистит снаряд. Разрыв далеко, где-то за
рекой. Второй - ближе. Резкие звонки боевой тревоги
на лодке.
Ю л и я А н т о н о в н а (выбежала, смотрит на часы). Немецкая точность.
Т а м а р а (идет за ней; красивая женщина со злым и усталым лицом). Куда бросает?
Ю л и я А н т о н о в н а. Близко. На Выборгскую.
Короткий свист и сильный разрыв. Арку
