— Ну давай, — уступчиво произнес Игорек, словно сделал для дяди одолжение.
— У меня с собой нет, поедем купим в магазинчике.
Игорек невесело опустил головку, будто понял, что его обманывают, и снова стал ивовым прутиком взбивать золу.
— А виноградика хочешь покушать? — решил Николай ошеломить мальчишку.
— Он какой, дядь, виноград? — выяснял Игорек, словно хотел убедиться, стоит ли из-за этого оставлять свое интересное занятие.
— Виноградик очень вкусный, — певуче объяснял Николай. — Ягодки на веточке висят. Их много- много.
И это последнее «много-много», вполне понятное Игорьку, покорило его. Он любил, когда его щедро угощали. Вчера тетя Маша нарвала для него в саду алюминиевую миску яблок. Игорек ими наполнил оба кармана и целый день ходил гордый и довольный, похрустывая и время от времени щупая свои карманы. Яблоки были на месте, не потерялись через дырочку в кармане, как то зеленое стеклышко, сквозь которое мир ему казался удивительно красивым и до страха таинственным.
— Поедем в магазинчик, — вкрадчиво подбирался к мальчику Николай.
— Ну поедем, — наконец Игорек дал свое согласие.
Николай быстро посадил Игорька, завел мотор и поехал.
«Домой привезу и надо сразу поехать Григория разыскать, сказать ему, что взял ребенка, а то будет напрасно его искать, беспокоиться», — размышлял в дороге Николай.
Взгляд его вдруг остановился на грязных босых ногах Игорька.
«Выкупаем его с мамой, — развивал дальше он свои планы, — одежонку найдем для него чистенькую. Может, сейчас в магазине удастся что-нибудь купить».
Моторчик ровно тарахтел, велосипед мягко катился по пыльной дороге.
Игорек, сидя на раме, держался ручонками за руль, глядел вперед и при виде на дороге ребятишек сигналил им, подражая гудку отцовской машины:
— Би-би!
Так они доехали до магазина. Велосипед оставили на улице и оба, держась за руки, поднялись по ступенькам и скрылись в приветливых, распахнутых настежь, приземистых с железной обшивкой дверях.
А из магазина вышли с целым ворохом коробочек, свертков и пакетов. Видно, инженер не жалел полученной перед отъездом домой зарплаты. Кладя на багажник покупки, Николай говорил Игорьку:
— Это твои сандалеты, а вот костюмчик… Нарядим тебя барчуком.
Барчук у Игорька ассоциировался с бирюком, и затея вырядить его пришлась ему не по душе. В знак недовольства он тут же повыше подтянул, будто их уже снимали с него, свои штанишки со сборками под коленями и с единственной здоровенной темной пуговицей, на которой было белое пятнышко, как бельмо на сожженном раскаленной окалиной глазу кузнеца совхоза.
— Дай мне виноградик, — попросил Игорек.
— Вот тебе конфеты, держи, — протянул Николай к нему руку с пакетом.
Игорек свои ручонки убрал за спину, кривился, досадливо твердил:
— Виноградик хочу.
— Продали весь. Я тебе из города привезу, — обнадежил его Николай.
— Я сейчас хочу, — упрямился мальчик.
— Ничего не сделаешь. Придется тебе подождать, — сказал ему Николай и, подхватив Игорька под мышки, посадил на велосипед.
Игорек нахмурился, нехотя взялся за руль. По дороге он больше не сигналил, а около дома тети Маши попросил:
— Ссади меня.
Но Николай, не обращая внимания на его просьбу, направился к своему дому.
Игорек заболтал ногами, хотел спрыгнуть на ходу, но испугался, заплакал.
У загородки поджидала сына и внука Татьяна Михайловна. От самого магазина она следила за ними, словно чуяла беду. А она была уже рядом. Едва Николай слез с велосипеда и передал упиравшегося Игорька матери, к их дому стремительно подлетел на машине Григорий.
— Ты зачем ребенка взял? — грозно спросил он, выскочив из кабины.
Николай возмутился тоном Григория. Полуобернувшись, процедил сквозь зубы:
— Ребенок-то мой, — и, высокомерно оглядев Григория, презрительно скривил губы, добавил: — А ты не лезь свиньей в чужой огород.
— Сам ты свинья! — крикнул Григорий и одним ударом сшиб Николая на землю. Вся ненависть прорвалась в его сильном кулаке.
— Банди-и-и-т! — истерически взвизгнула Татьяна Михайловна и, оставив Игорька, бросилась к Григорию.
Николай тяжело поднялся. От нахлынувшей ярости у него дрожали побледневшие губы. Измученный и отощавший за последние дни, он после удара Григория едва держался на ногах. Но с остервенением напал на Григория, видно, готов был или погибнуть или отстоять свои права на ребенка.
Григорий, отшвырнув от себя Николая, под натиском Татьяны Михайловны отступал к дороге. С ней он не хотел связываться. А она больно хлестала его клеенчатым фартуком по лицу. Тогда он отпихнул ее от себя. Татьяна Михайловна заголосила громче прежнего:
— Я тебя в тюрьме сгною!
К месту драки бежали люди.
При виде на лице у Григория крови Игорек задрожал, подлетел к Николаю, ненавистно начал стегать по спине ивовым прутиком, приговаривая: «Ты нехороший, нехороший», — потом свистнул хворостинкой и — жух по уху Татьяне Михайловне.
Та, схватившись рукой за ухо, вырвала у него прутик и толкнула его. Игорек упал. Григорий подбежал к нему, поднял, не оборачиваясь, пошел домой.
Из конторы совхоза выскочил без головного убора плешивый бухгалтер Спиридон Филиппович — отец Николая. Пригнув голову и размахивая тощими, высохшими за канцелярским столом, руками, бежал к дому. На миг задержался возле толпы, затем бросился преследовать Григория.
— Я милицию вызвал. За свое буйство ответишь, — ощерив мелкие острые зубы, шипел он.
Опустив на землю ребенка, Григорий, выкатив налитые кровью глаза, грозно двинулся на Спиридона Филипповича. Но тот, не принимая боя, козлом поскакал к народу, перепрыгивая через глубокие, заросшие травой, старые колеи дороги, пронзительно тонко выкрикивая:
— Помогите! Убивают!
Толпа шарахнулась на середину улицы, покатилась к нему навстречу. И он вместе со всеми побежал вперед. Но Григория на улице уже не было. Толпа остановилась у его дома, растеклась. Кто смотрел в окна, кто стучал в наглухо закрытую дверь.
— Выходи к народу! — смело требовал Спиридон Филиппович. — Иди на суд общественный!
Резко открылась форточка, в нее выглянула всклокоченная голова Григория.
— Идите отсюда! Ваш самосуд я не признаю.
— Ты чего чужого ребенка под замком держишь? — выступила с обличением, словно прокурор, бабка Мирониха. — Зачем он тебе?
Ее поддержал чей-то бас:
— Отдай дите родному отцу, и всему делу конец!
Форточка с шумом захлопнулась. Хозяин не хотел уступать требованиям толпы. И тогда захрустела сухая березка, отжила свой век. Перед домом остался один могучий тополь. Он шумел на ветру, будто возился несправедливостью толпы.
Затрещала входная дверь. Загудели крепкие, озлобленные голоса:
— Открывай дверь! А то весь дом снесем!
Григорий взял на руки Игорька, тихо проскользнул в сени, неслышно открыл заднюю дверь и через двор вышел на огород. Готовый в любую минуту оказать сопротивление, он уходил медленно, собранный и гордый.
