понять, что же я нашел в этой девушке. В ней мне увиделись сверкающие глаза Туллии и ее влекущие щеки.
– Я получил письмо от Туллии, – сказал я, показывая свиток. – Она ждет меня в Александрии!
Мирина пристально посмотрела на меня. Впечатление было такое, что ее щеки еще больше впали, а лицо от этого уменьшилось; затем она рухнула на колени, обхватив голову руками; мне показалось, что она молилась, однако движения губ не было заметно. Я остолбенел, ни одна мысль не приходила мне на ум; однако, взглянув на ее золотистые волосы, меня пронзила неожиданная мысль, что достаточно одного удара меча, чтобы ее голова скатилась на пол, и тогда я навсегда избавлюсь от этой девушки.
Наконец Мирина поднялась и, даже не взглянув в мою сторону, принялась собирать мои вещи. Сначала удивившись, а затем испугавшись, я не смог удержаться от вопроса:
– Что ты делаешь? Зачем ты собираешь мою одежду?
Девушка, сосчитав что-то на пальцах, прошептала:
– Нужно еще постирать твою тунику и дорожный плащ! – И добавила: – Насколько я понимаю, ты собираешься в путь! Ты решил вернуться к Туллии! Дай мне собрать твои вещи и не мешай!
– Кто тебе сказал, что я собираюсь уезжать? – удивленно воскликнул я. И схватив ее за руки, заставил прекратить это занятие. – Я не сказал ничего подобного, а решил поговорить с тобой, чтобы мы вместе определили, что нужно делать!
Однако Мирина лишь покачала головой.
– Нет! – ответила она. – В глубине души ты уже принял решение, и если я стану противиться ему, то лишь вызову твою злость. Конечно, ты слабое существо, и напомнив тебе о царстве, мне, возможно, удалось бы заставить тебя остаться, однако ты никогда не простил бы мне этого! Мысль о том, что ты пожертвовал своей незаменимой Туллией, будет для тебя невыносима! Вот почему не стоит оставлять ее одну, если она ждет тебя!
Я не верил своим ушам! Мне казалось, что она хочет от меня отделаться и что я теряю единственного в мире человека, способного защитить меня!
– Но… – пробормотал я – но…
Я не мог больше вымолвить ни слова.
Наконец Мирина сжалилась надо мной и тихо произнесла:
– Я ничем не могу тебе помочь. Ты сам должен сделать свой выбор и отвечать за него. – Затем, взглянув на меня с грустной улыбкой, она добавила: – И все же я помогу тебе принять решение: можешь отправляться к своей Туллии, броситься к ней в объятия, чтобы затем сгореть в них! Ты сам достаточно рассказал мне о ней, чтобы я могла представить, какая она! Я же последую за тобой, и когда она бросит тебя, подберу то, что от тебя останется. Не бойся, что потеряешь меня: Иисус из Назарета доверил тебя мне! Если искушение настолько сильно, что ты не можешь перед ним устоять, ступай к ней! Он простит тебя, как прощаю тебя я!
При этих ласковых словах мысль о том, что я окажусь с Туллией, стала мне несносной, и в памяти всплыли все унижения и страдания, которые я вытерпел из-за нее.
– Замолчи, о безрассудная Мирина! – прервал я ее. – Неужели ты хочешь, чтобы я стал жертвой жестокой женщины, которая жаждет развлечений? Честно говоря, не такого я ждал от тебя! Ты бы могла помочь мне бороться с моей слабостью, если бы была поласковее со мной! Я не узнаю тебя! Как ты можешь так со мной обращаться? – Я раздраженно продолжал: – Что бы ты ни говорила, а я еще не решил ехать к ней и ждал твоего совета! Я вовсе не собираюсь отправляться в Александрию! Единственное, что меня заботит, – так это то, как дать ей это понять! Может, написать ей ответ? Иначе она решит, что я попросту где-то затерялся в пути!
– Что за чушь! – прошептала Мирина. – Неужели ты собираешься удовлетворить свое мужское достоинство, сообщив ей, что между вами все кончено, и тем самым унизив ее?
– Туллия заставила меня пережить тысячи унижений! – резко возразил я.
– И ты воздашь ей злом за зло? – спросила она. – Лучше пусть она считает, что ты затерялся в пути, чем оскорблять в ней женщину. У нее найдутся другие друзья, чтобы поскорее ее утешить!
Она была права, и от этой правды мне стало больно! Однако моя боль теперь была похожа на ту, которую испытываешь, проводя языком по лунке, из которой был удален болевший зуб. Неожиданно мной овладело чувство свободы, словно я поправился после продолжительной болезни.
– О Мирина, благодаря тебе я понял, насколько мне тяжела даже мысль о том, что я тебя потеряю! Для меня ты всего лишь сестра, но, боюсь, я полюбил тебя так, как мужчина влюбляется в женщину, о Мирина!
На лице девушки опять вспыхнул ангельский свет. Она расцвела, сказала:
– Марк и Мирина! Тебе хорошо известно, что я готова стать для тебя кем угодно, и теперь нам нужно решить, как нам жить дальше.
Она осторожно взяла меня за руку и усадила рядом. Затем принялась говорить так, словно уже давно все обдумала.
– Я лелею мечту о том, что его ученики окрестят меня и возложат руки мне на голову во имя Иисуса Христа. Возможно, так ко мне перейдет часть их силы, которая поможет мне переносить удары судьбы, и еще частица царства и Святого Духа, которые спустились на них в виде языков пламени. Увы, мы с тобой не входим в число сынов Израиля. Все же они крестят новообращенных, которые прошли обрезание, и соблюдают их закон. Однако мне рассказывали о том, что существуют другие новообращенные, которые не проходят обрезания: они просто живут богобоязненно и должны отказаться от своих идолов и человеческих жертв; кровосмешение, кражи и неочищенная еда запрещены им – они должны вести набожную жизнь. Возможно, апостолы согласятся окрестить нас, если мы их упросим.
– Я все это знаю и не раз думал об этом, – ответил я, покачав головой – С тех пор как я повстречал Иисуса из Назарета, Сына Божьего, для меня не существует других богов! Что может помешать мне есть только жертвенное мясо, как это принято у иудеев? Какая разница между ним и любым другим мясом? Однако я не могу понять, что от этого может измениться. Кроме того, я не могу обещать вести набожную жизнь, потому что, даже надеясь на лучшее, не был и не могу стать верующим. В этом я совершенно уверен! Помимо этого, ты ошибаешься, если думаешь, что они готовы крестить всех, кого ты называешь новообращенными, даже если те изо всех сил стучатся к ним в дверь! Они намного жестокосерднее своего Учителя!
Мирина кивала головой, а затем крепко сжала мою руку в ладонях.
– Возможно, мои мечты – это всего лишь детский каприз! – поникшим голосом признала она. – Я тоже не думаю, что смогу стать ему как-то ближе, если они возложат руки на мою голову. Так что давай отбросим эту мысль и будем просто следовать по его пути, как он учил. Будем молиться за то, чтобы свершилась его воля и чтобы он не забыл нас в своем царстве. Он – истина и милосердие, и для нас, видевших его собственными глазами, этого должно быть достаточно!
– Его царство! Нам остается лишь дожидаться его! Однако нас теперь двое, и вместе нам будет легче следовать по его пути! Вот в чем заключается его милосердие по отношению к нам!
Мы не сразу выехали из Иерусалима, потому что мне хотелось записать все, что произошло за последние дни, даже если в этом не было прежних чудес. Тем не менее мне хотелось навсегда запомнить то, как Святой Дух, словно порыв ветра спустившись на землю, явился в виде языков пламени над головами апостолов Иисуса из Назарета, чтобы никто больше не мог усомниться в этих людях.
В эти дни иудеи, правившие страной, схватили Петра и Иоанна, однако вынуждены были их отпустить, уступив требованиям народа. И ученики, не боясь никаких угроз, продолжали проповедовать. Думаю, что более двух тысяч человек присоединились к ним с тех пор, как они исцелили немощного у ворот, которые отныне назывались Красивыми. Все они теперь делятся хлебом и вином, и среди них больше нет бедных, потому что богатые продают свои земли и дома, чтобы каждый мог получить то, в чем нуждается. Думаю, это происходит потому, что для них все ясно, и они уверены в близком приходе царства, однако не слышал чтобы Симон Киринейский продал свое имущество.
Когда мой рассказ был уже близок к завершению, я получил приказ от прокуратора Понтия Пилата немедленно покинуть подлежащие его юрисдикции территории, Иерусалим и Иудею, а в случае моего отказа легионеры из Антонийской крепости должны были доставить меня к нему в Кесарию. Не могу в точности сказать что заставило Пилата поступить со мной подобным образом, видимо, он счел, что мое
