Однажды мама сказала:
— Сходи, сынок, к дяде Пантелею. Скажи, пусть, пожалуйста, придёт и поможет мне тянуть филёнки. А то так и застанет меня праздник в недокрашенном доме.
Какие ещё филёнки, когда у Гугуцэ есть дела поважнее! Притворился он, что смотрит в бинокль, а сам возьми и соври: нет, мол, дяди Пантелея дома.
Мама есть мама. Поверила сыну, сама стала тянуть филёнки: как ни проведёт кистью, криво у неё получается. Мучилась она, мучилась, да и побежала искать по селу дядю Пантелея.
Ложь показалась Гугуцэ маленькой, с ложечку величиной, как раз для его рта.
Но чуть мама вышла со двора, как маленькая ложь — раз! — и превратилась в человечка со шляпой набекрень.
— Добрый день, папаша! — снял человечек шляпу.
Гугуцэ оглянулся — никого. Значит, человечек с ним разговаривает. Нагнулся, осмотрел гостя. Крошечный, с зелёными, как плесень, волосами, не отличишь от человечков соседа.
— Есть хочу, папаша! — попросил гость.
Гугуцэ взял человечка к себе на ладонь, угостил сначала хлебной крошкой, но человечек отказался, потом семечком подсолнуха, но человечек пнул его ножкой.
— Ухо корми, а не брюхо! Чем слушаем, тем и кушаем! — Человечек повернул к мальчику ухо. — Знаешь, чем я питаюсь? Не зёрнышком ржи, а зёрнышком лжи!
Гугуцэ растерянно посмотрел на него.
— Так где, говоришь, дядя Пантелей? — спросил зеленоволосый.
— Дома нет, — пробормотал мальчик.
— Кхе-кхе! — человечек спрыгнул с ладони, весело перекувырнулся и вроде бы чуть подрос. — Спасибо, папаша, за обед!
Глаза у Гугуцэ сделались больше человечка, и мальчик пустился бежать от него со всех ног. Он и скрывался в посадках кукурузы, и прыгал через огуречные грядки, и метался взад-вперёд по картофельному полю, и продирался сквозь кусты, а потом влез на чердак, открыл, сам не зная как, заслонку и забился в дымоход.
Только решил, что сбил человечка со следа, как кто-то влез к нему чуть ли не в самое ухо и шепчет:
— Вот что я думаю, папаша. Придёт мать, разожжёт под нами огонь. Она ведь сегодня собиралась испечь хлеб.
Гугуцэ недовольный вылез из дымохода.
— Ох, папаша! Ты же чёрный от сажи!
Человечек перескочил с одного плеча мальчика на другое и принялся стряхивать своей шляпой сажу с одежды.
— Говоришь, дяди Пантелея нет дома?
— Прицепился ко мне как репей! — злился Гугуцэ, слезая с чердака. — Ну, где ты там?
— Здесь, папаша! В трёх моих шагах от твоего левого уха. Ты вперёд глядишь, я — назад. У тебя теперь, можно сказать, четыре глаза!
Гугуцэ как припустил под горку. Добежал до Рэута и уже возле Лушки вниз головой нырнул прямо в пучину. Терпел под водой, сколько мог, думал, что избавился от человечка. Но не успел высунуть голову, чтобы набрать воздуху, — глядь, плывёт у него перед носом шляпа человечка, а в ней животиком кверху разлёгся зеленоволосый.
— Раздеться забыл, папаша! — насмехается человечек.
В мгновение ока он вскочил на голову Гугуцэ, нырнул с неё в воду и поплыл так, что любо-дорого смотреть. Потом ещё и ещё понырял, покувыркался, обрызгал мальчика. А по дороге домой сказал:
— Спать хочу, папаша! Охохонюшки! Видать, после купанья разморило.
Гугуцэ втиснул человечка в воробьиное гнездо под самой крышей, заткнул выход оттуда, слез, поставил лесенку на место и поглядел в бинокль, не идёт ли мама.
Вертит бинокль и так и сяк, что-то неладно: ничего не видно, кроме каких-то зелёных облаков.
— Идёт, да не мама! — раздался голосок прямо из самого бинокля.
— Ты и туда забрался! Кыш из бинокля! — рассвирепел Гугуцэ.
Тут открылась калитка, и во двор вошёл агроном.
Мальчик скорей спрятал бинокль за пазуху.
— Слушай, Гугуцэ, — просит агроном. — Дай-ка мне твой бинокль. Погляжу, не зарастает ли бурьяном кукуруза на том краю села. Помнишь, какой позавчера ливень прошёл?
— И рад бы, дядя, да не могу. Одолжил бинокль на сегодня двоюродному брату, — опять соврал Гугуцэ, боясь, что агроном посмеётся над тем, каким теперь сделался бинокль.
Агроном ушёл.
А у Гугуцэ, как только он сказал ложь, появился ещё один зелёный человечек. Сидит на шляпе у мальчика, ножками болтает:
— Ты звал меня, папаша?
— Кхе-кхе! Нас уже двое! — обрадовался тот, кто сидел в бинокле.
— Вот скормлю вас обоих кошке! — пригрозил Гугуцэ. — Чего пристали? Я вам не наседка, а вы не цыплята. А-а, хотите без бинокля меня оставить?
— Гугуцэ-э-э! — кличет с улицы какая-то женщина. — Прошу тебя, детка, посмотри, где председатель, а то к нему человек приехал из самого Кишинёва.
Гугуцэ с биноклем залез на дерево. Но чуть поднёс бинокль к глазам, как второй человечек — шасть туда.
— Сколько всего видно в папин бинокль! Куда это курица побежала? — удивлялись человечки. А мальчик видел один зелёный туман. Тряс, тряс Гугуцэ бинокль: «Кыш, кыш отсюда!», но не вытряс человечков.
А вот и мама с дядей Пантелеем. Гугуцэ слез с дерева и бегом к воротам, а человечки за ним, придерживая шляпы.
— Мама! — Гугуцэ упал перед ней на колени. — Прогони меня насовсем, но только прости меня, мамочка! Дядя Пантелей был дома.
Видит мама, что Гугуцэ смотрит ей прямо в глаза, велела ему подняться и простила.
— Ах! — раздалось за спиной у Гугуцэ. Повернул он голову, а первый человечек сквозь землю провалился. Только шляпа от него осталась, зацепилась за травинку. Второй, весь бледный, тянул Гугуцэ за рукав:
— Держись, папаша! Стой на своём, папаша!
— Кто это с тобой разговаривает, Гугуцэ?
— Да так. Человечки какие-то. Один уже удрал…
Мама чуть усмехнулась и пошла с дядей Пантелеем в дом, а Гугуцэ кинулся искать агронома, чтобы поскорей рассказать ему всю правду про бинокль.
Домой вернулся весёлый, будто гора с плеч свалилась.
С тех пор никаких зелёных облаков в бинокле не замечалось,
Односельчане, как и раньше, чуть что — идут к Гугуцэ. Сторожа в его селе стали портными, сапожниками, плотниками. А один переселился в город и продаёт мороженое.
Музыкант из Трёх козлят
Дедушка подарил Гугуцэ ягнёнка. Других овец в доме не было, и ягнёнок целый день бегал за мальчиком. А мама больше не бегала за сыном. Теперь найти его было легко: ведь ягнёнок оставался щипать траву рядом с тем домом, куда заходил Гугуцэ.
Ягнёнок съел всю траву перед домами, и улица Гугуцэ заняла в селе первое место по чистоте. В тот день на шею ягнёнку кто-то привязал колокольчик, и в селе Трое Козлят одним музыкантом стало больше. Он
